Шрифт:
Закладка:
– Это сувенир на память обо мне.
Ник застыл. Даже взгляд его будто остекленел, выдавая охватившее его напряжение.
– Ты хочешь съехать от меня? Вернуться в Пропасть или…
У Клио перехватило дыхание, когда она поняла, как же сильно он расстроен – пусть как истинный мужчина и старается не выдавать эмоций. Растроганная, она поднялась на носочки и поцеловала Ника. Он тут же откликнулся, крепко прижал ее к себе. Так крепко, словно боялся, что она вот-вот превратится в бабочку и упорхнет из его объятий.
– Глупый, это просто мой подарок! За все, что ты для меня сделал. За то, что ты рядом. За то, что ты… есть.
Клио чуть подалась вперед, чтобы Ник почувствовал ее дыхание на губах.
– Я никуда не денусь, если только ты этого не захочешь.
От тепла и нежности в его глазах в горле Клио едва не задохнулась.
– Никогда не захочу, – прошептал Ник. – Слышишь? Никогда.
Глава 24
Триумвират
Сощурив глаза, Бадо́ смотрела на дочерей. Не тех, живых, что затерялись по ту сторону полуночной завесы. На мертвых. Все эти дни ей не терпелось приступить ко второй части плана, но такая возможность не выпала до сих пор. К сожалению, одного появления на свет Немайн и Махи мало. Нужно, чтобы они впитали в себя как можно больше тьмы мира теней.
Бадо́ все же изменила их облик, сделав чуть более похожими на себя. Не могла позволить, чтобы ее отпрыски выглядели как собранные воедино комки полуночной грязи. Беда в том, что рассветные чары в мире теней рассеивались стремительно. Сползали, будто отмершие частички кожи, обнажая уродливое нутро. Пришлось обратиться к демонице-фомору, которая называла себя Портнихой.
Эта тварь состояла в личной свите короля Балора и была одной из самых сильных демонов мира мертвых. Бадо́ долгое время наблюдала за ней. Мир теней настойчиво призывал ее, стоило задержаться в мире живых слишком надолго, а как еще коротать здесь часы и дни? Разве что сплетать из теней новые части дворца, забавы ради и для оттачивания мастерства охотиться за душами да наблюдать за демонами.
Бадо́ помнила свою досаду и недоумение, когда поближе познакомилась с ними. Только подумать: буквально купаясь в источнике полуночной силы, они совершенно не умели ее использовать. Не владели даже элементарнейшими из чар. Во всяком случае, большинство из них.
Чаще всего веретники использовали демонов в качестве сосуда полуночной силы, которую тратили уже по своему усмотрению – на чары, доступные им самим. Большинство фоморов такой порядок вещей вполне устраивал. Ведь благодаря сделке с веретниками они могли вырваться из опостылевшего мира мертвых и вселиться в человеческие тела, а временная физическая оболочка защищала их от рассветной магии, рассеянной по всему живому миру.
Однако существовали и такие, как Портниха. Они учили заклинания, как полуночные ведьмы и колдуны. И, вселяясь в веретников, могли предложить им не только силу, но и незнакомые смертным чары.
Как приближенная Балора, Портниха имела доступ к миру живых. Поначалу она просто вселялась в веретников, чтобы их глазами познать столь чуждый и волнующий мир. Удивительное дело, но ее, демона, привлекала… красота.
Бадо́ не знала, одинаково ли Портниха ценила красоту природы и человеческих лиц, но последнее определенно ее интересовало. Необходимые знания она получила напрямую из мира теней – как это много позже фоморов научились делать теневые зеркалицы, колдуны хаоса и другие полуночники.
В самом начале своей демонской «карьеры» Портниха заключала договора со слабыми веретниками, желающими такой малости, как вечная красота. Лепила из их лиц, словно из пластилина, нужные черты. Полуночная магия служила ей резаком и скальпелем, отсекающим все лишнее.
Портниха знала и другие чары, но главным ее увлечением по-прежнему оставалась… «кройка и шитье». Только материалы она использовала весьма специфические.
По договору, заключенному с кладбищенскими ведьмами, Портниха имела в своем распоряжении множество лоскутов кожи и костей разных форм, размеров и происхождения. Она использовала их в своем ремесле, чтобы придать теням видимость живых человеческих тел. Не владеющим чарами иллюзии и перековки фоморам – одноглазым и одноногим – она достраивала тела из костей, связок и сухожилий. Заменяла эфемерную, сотканную из полуночной энергии половину тела на живую… или же близкую к живой.
Низшие демоны, для которых доступ в мир живых был закрыт, охотно становились ее подопытными – опять-таки, развлечений в мире теней немного.
На глазах Ткача Кошмаров демоница превратила лица Немайн и Махи в еще более безобразное месиво, в податливый кусок темной глины. И принялась лепить. Сделала каркас из ребер, впустила туда тени – сущность Мертвых Дочерей, увенчала их черепом, а сверху на дымчатую зыбкую плоть натянула кожу.
За образец Портниха взяла, конечно, Бадо́. Когда работа была закончена, перед ней стояли ее молодые копии. Однако демоница предупредила: сила, что создала Немайн и Маху, куда могущественнее ее чар. Рано или поздно та возьмет свое, и обличье, натянутое на полуночную суть Мертвых Дочерей, разойдется по швам и сползет, словно старая змеиная кожа.
«Поздно» Бадо́ вполне устраивало. К тому моменту Немайн и Маха должны насытиться энергией мертвого мира, многократно преумножив ту, что их породила.
Вероятно, в том, что касалось умения использовать силу мира теней, Немайн и Маха ничем не отличались от низших демонов. Однако не зря вторым именем Бадо́ была настойчивость. На правах матери и более древней ведьмы она попыталась обучить их тому, что знала.
Процесс учебы не задался с самого начала. Если Маха обладала тихим и покорным нравом, то Немайн – диким. Если ей не нравилось что-то, шипела, будто кошка или змея. Как тут не поверить в магию имен? В то, что, если назвать дитя в честь знакомых или значимых людей, он может перенять часть их черт.
– Вы должны открыться полуночной силе, вобрать ее в себя, – наставляла Бадо́.
Маха смотрела на нее пустыми и черными, что пуговицы у игрушек, глазами. Немайн, вечно беспокойная, возилась в земле.
– Прекрати это, – ледяным тоном потребовала Ткач Кошмаров.
Немайн оскалилась. Бадо́ неотрывно смотрела мертвой дочери в глаза, показывая, кто в этой стае вожак, кто здесь лидер.
«В каждой из вас по четверти моей силы, по четверти моего сердца, – говорил ее взгляд. – Вы будете слушаться меня».
Протестующий рык Немайн перешел в приглушенное ворчание. Опустив глаза, она оставила в покое
