Наградить её ребёнком и позволить умереть? Ни за что на свете! Всего за одну ночь она стала для него всем – его счастьем, его настоящим и будущим, его миром. Не желание обладать, нет. Это было много больше, чем просто зов плоти. Он не раздумывая отказался бы от близости с Мэй, если бы это было необходимо. Что это? Любовь?

С Мираной всё было по-другому. Её готовили к тому, что должно произойти. Будь Нэйджел её отцом, ни за что не позволил бы дочери добровольно отдать свою жизнь даже ради такой благородной цели, как спасение Сальсирии от дракона. Она сама решила, что хочет этого.

Жертва. Да, она принесла себя в жертву, как и многие до неё. Когда-то давно в Сальсирии даже храмы строились для таких, как она – благородных мучениц с фанатичным блеском в глазах, готовых на любые унижения и издевательства ради достижения великой цели. Правда, нужда в этих мученицах появлялась раз в двадцать-тридцать лет, и поэтому храмы довольно быстро прекратили свое существование. Один только остался, в Тсалитане. И цели, которые преследуют его «жрецы», к спасению Сальсирии вообще никакого отношения не имеют.

Рядом с первой женой Нэйджел чувствовал себя лишним в её жизни и в жизни Латернона. Тихая, спокойная, возвышенная… Она не требовала поклонения своей великой жертве, но её поведение заставляло окружающих видеть в госпоже чуть ли не богиню, отдающую себя ради них на растерзание дракону. И старший Хараган поддерживал эту иллюзию, полагая, что так лучше для всех. В конце концов Нэйджел и сам почти уверовал в то, что он – лишь жалкий носитель семени, удостоенный великой чести стать тем, кто заронит жизнь в божественное чрево.

Когда Мирана забеременела, он сдувал с неё пылинки и защищал от малейшего ветерка, чтобы великая жертвенная Мать ни в коем случае не пострадала от какой-нибудь банальной простуды или чьих-нибудь завистливых взглядов.

А потом она умерла. Почти сутки оглашала своды замка душераздирающими криками и призывала проклятия на голову мужа, выворачивая его душу наизнанку, и умерла с ненавистью к нему и к ребёнку, которому дала жизнь. Шесть лет прошло, но от воспоминаний о том дне у Нэйджела до сих пор начинали шевелиться волосы на затылке, а внутренности завязывались в узел.

Любил ли он Мирану? Никогда. Но если бы мог повернуть время вспять, ни за что не позволил бы ей так глупо растратить свою жизнь. Девочка. Она родила ему девочку. И от этого её благородная жертва потеряла всякий смысл.

Мэй… Ни за что! Даже если она сама об этом попросит. Ни одна великая цель не стоит тех страданий, на которые обречены леди Латернона. А поскольку избежать этой участи нельзя, пусть наследника рода Хараган произведёт на свет сумасшедшая прачка-сирота, у которой всё равно нет будущего.

Нэйджел уже принял решение. Алимея будет его его женой до тех пор, пока богам будет угодно, чтобы она жила. А с первым снегом он, как и обещал отцу, возьмёт второй женой Талин и посетит её постель всего один раз, чтобы выполнить своё трижды проклятое предназначение. Если снова родится девочка, он найдёт ещё какую-нибудь и без того обречённую душу. Но Мэй – нет. Пусть она сердится на него, обижается, ревнует. Он не отдаст её дракону. Теперь он её никому не отдаст.

Гром прогремел неожиданно, заставив Нэйджела вздрогнуть и посмотреть вверх. Ветер нёс с запада тяжёлые тучи, готовые вот-вот исторгнуть на землю потоки воды, а он бесцельно сидел на утёсе над волнующимся морем вместо того, чтобы искать себе какое-нибудь укрытие. Нужно было прятаться хоть куда-то, раз уж заблудился, потому что грозы на севере Сальсирии никогда не заканчиваются быстро.

* * *

«Боги плачут…»

Король Хелигарг хмуро посмотрел в окно на затянутое тучами небо над Рионом и подумал, что при таком усердии за прошедшие часы боги должны уже были выплакать все глаза. Начинать поиски под таким ливнем не имело смысла – если в лесу и остались какие-то следы разбойников, напавших на Хараганов, их давно смыло льющимися сверху потоками божественных слёз. Да и гроза разразилась нешуточная. Раскаты грома были такой силы, что даже отлично тренированные боевые кони испуганно приседали на задние ноги. Садиться на них верхом было верхом безумия, а заставлять солдат пешком пробираться по грязи к месту нападения было глупо.

И всё же он отправил в соседнее с Рионом поместье десяток своих стражников с приказом доставить владельца в замок. Нужно было разобраться, почему разбойники до сих пор спокойно гуляют по северу Иллиафии, хотя он давно уже распорядился изловить их всех и выделил на это немало средств из казны королевства. Он обещал леди Мэй, что разберётся с этим, и сдержит своё слово.

Бедная леди Мэй… Мало было бед на её несчастную юную голову, теперь ещё и это… Король тяжело вздохнул, заложил руки за спину и снова принялся мерить шагами кабинет.

– Тогард, у вас есть хоть какие-нибудь предположения, кто мог это сделать?

– Нет, мой король, но я клянусь, что найду это животное и собственными руками разорву его на куски, – Тогард сжал кулаки и зло скрипнул зубами. Его взгляд был полон мрачной решимости, и Хелигарг ни на минуту не сомневался в том, что верный страж юной леди перевернёт Рион вверх дном, но выполнит свою клятву.

– Собаки ничего не нашли?

– Нет, они потеряли след на выходе к руинам. Из-за дождя там сложно теперь что-нибудь отыскать, но я своими глазами видел то место, где этот ублюдок… Он шёл за ней от самого замка. Не понимаю, как госпожа могла не заметить его присутствия.

– Что она вообще делала ночью в этих руинах?

– Она любит это место, мой король. В детстве постоянно пряталась там и играла. Думала, что никто об этом не знает, но мы всегда незаметно следили за ней, чтобы с госпожой не случилось ничего плохого.

– Недоследили…

– Да уж, – Тогард насупился и сжал кулаки ещё сильнее. – Следы в подземелье оставлены обувью, какую в Рионе кроме охотников никто не носит. Это кожаные поршни, наш скорняк Дарен делает их иногда и знает всех, кто их заказывает, по именам. Мы их