Шрифт:
Закладка:
– Жарко сегодня.
– Sí. Вы там осторожней, пожалуйста, а то до больницы путь неблизкий.
Он вытер ладонью пот со лба.
– Постараюсь.
Альма вытянула руку, в которой держала бутылку с водой.
– Вы, наверное, хотите пить. Я поднимусь?
– Por supuesto. – Конечно.
Альма взобралась по лестнице, села в метре от Бакстера, одну бутылку воды протянула ему, а у второй открутила крышку.
– Какой вид, а?
Бакстер посмотрел в сторону рощи, обвел взглядом верхушки оливковых деревьев, которые стали пристанищем для неугомонных птиц и насекомых.
– Да уж, не каждый может похвастаться, что владеет кусочком рая на земле.
– Как-то не ожидала увидеть у вас татуировки, – сказала Альма, глядя на него.
Бакстер посмотрел на свои татуировки на руке и на груди.
– Наследство буйной молодости.
– А, значит, в молодости сделали?
– Что за намеки, я и сейчас молод! – Вышло несмешно. – Я их наносил в течение жизни, но начал рано. – Бакстер показал на ряд треугольников, нанесенных неуверенной рукой. – Нам с другом было лет по двенадцать, когда мы набили эти.
– Двенадцать?!
Он кивнул.
– Канцелярскими скрепками. О чем думали, непонятно.
– А эту? – Она указала на красно-синий череп на бицепсе.
– Эта в честь группы «Грейтфул Дэд». Слышали о них?
Альма помотала головой.
– Не припомню.
– Их музыка оказала на меня огромное влияние. Великолепные песни, лучшее из того, что мне довелось слышать. В каком-то смысле, они – моя религия.
– У Софии тоже были татуировки? Как у рокерши?
Ну вот, без упоминания о Софии уже ни один разговор не обходится. Бакстер почувствовал себя боксером, у которого не было сил даже поднять перчатки.
– Рокерша, – усмехнулся он. – Кто угодно, только не рокерша. Татуировки – это не про нее. София была совершенством – здоровая еда, упражнения каждый день, порядок во всем. С ней рядом хотелось стать лучше. Она заставляла меня внимательнее относиться к своему здоровью на гастролях. Правда, не всегда получалось.
Альма продолжила расспрашивать его о музыке, а потом вдруг задала вопрос:
– Наверное, вам сейчас тяжело?
Их глаза встретились на долю секунды.
– Что вы имеете в виду?
– Мне кажется, пребывание здесь вам нелегко дается. Вас что-то тревожит? – Ее слова всегда действовали успокаивающе, будто в теле этой молодой женщины жил умудренный жизнью старец.
– Вам правда интересно? – спросил Бакстер, обращаясь скорее не к сестре Софии, а к старцу.
– Только если вы сами готовы поделиться.
Чего уж там, маски давно сброшены. За пять дней все поняли, что он страдает.
– Честно говоря, я не до конца осознавал, чем обернется для меня приезд сюда. Предполагал, конечно, что, соглашаясь встретиться с вами, мы возвращаем Софию в нашу жизнь, но чтобы настолько… Ваше желание узнать о ней как можно больше вполне объяснимо. Только ведь очевидно, что так душевные раны не лечат. Я пытаюсь ее забыть. Мия тоже. И вот пожалуйста, мы находимся в доме, в котором могла бы жить София, сложись жизнь чуть-чуть иначе, среди единственных во всем мире родных ей по крови людей. Меня опять засасывает в болото воспоминаний о тех днях. Тяжелых днях, Альма. Да и сейчас ненамного легче…
Медленный долгий выдох вырвался из горла Бакстера.
– Одно не могу взять в толк. Мию здесь как подменили. Вернее, я вижу прежнюю Мию, какой она была при Софии. Когда слышу ваши разговоры о Софии, у меня сразу возникает желание их пресечь, однако сейчас я уже ни в чем не уверен.
– Она здесь счастлива, согласны? – спросила Альма. Бакстер уже рассказывал ей о проблемах Мии, поэтому она была отчасти в курсе ситуации. Альма улыбнулась и внимательно посмотрела ему в глаза. Так обычно смотрит учитель йоги, демонстрируя полную вовлеченность в происходящее. – А как вы себя здесь чувствуете?
– Я? Честно? Ужасно. Я надеялся, что небольшой отпуск пойдет мне на пользу, но не случилось. Хотя речь не обо мне. Я приехал сюда ради Мии, благополучие дочки, – его глаза наполнились слезами, – единственное, что меня волнует. Надеюсь, дома потом не станет хуже.
Альма надолго замолчала, глядя поверх крон деревьев. Бакстер хотел бы что-то добавить, но не знал, что сказать. Возможно, ждал какого-то совета от Альмы, почему-то веря, что у нее есть ответы на все вопросы.
Затянувшаяся пауза стала невыносимой.
– Просто все эти разговоры о Софии и мысли о ней бередят старые раны, не давая им зажить. – Бакстер дотронулся согнутыми пальцами до висков. – Какая-то сила меня раздирает изнутри, все перемешалось… тревога… гнев… грусть… Извините, не хотел грузить вас своими проблемами.
Он все прочитал в ее улыбке: Альма была рада выслушать его.
– Думаю, сама судьба распорядилась так, чтобы вы сюда приехали.
– Судьба?
– Sí.
– Забавная штука судьба. Очень хочется верить в ее существование. – Бакстер частенько размышлял на эту тему. – Вот взять нас с Софией. Получается, судьба – злодейка, если свела нас вместе только для того, чтобы разлучить через несколько лет. Или целью нашей встречи было появление Мии? Тогда выходит, что наши отношения были не более чем… инструментом в руках судьбы? Не знаю. Очень трудно разобраться.
Альма смотрела на него с состраданием.
– Очень помогает вера, – промолвила она тихо.
Бакстер закатил глаза, как любила делать Мия.
– Это что-то из раздела «Просто о сложном»? Вера во что?
– Во что угодно.
Бакстер подумал про многоточие, которое означает, что предложение не закончено. Вера в… Может быть, это и есть вера – знать, что после многоточия будет продолжение? Вот только после смерти Софии он застрял на последней точке многоточия, и его жизнь стала похожа на песню, которая оборвалась на неразрешенном квартаккорде, не оставив слушателям иного выбора, как допеть ее самостоятельно.
– Я правда верю, ну, или, по крайней мере, хочу верить в то, что некая могущественная сила, я не знаю, какая именно, привела нас сюда ровно в тот момент, когда Мия нуждалась в помощи. Сообщение от «23эндМи» пришло как нельзя вовремя.
– Здорово. Надеюсь, даже если сейчас это не так очевидно, отдых здесь пойдет на пользу вам обоим. У меня хорошее предчувствие.
– Возможность отвлечься от работы – тоже неплохой бонус.
«Надо было сформулировать как-то иначе, поизящнее», – подумал Бакстер.
– Допускаю, что в разговорах о Софии нет ничего страшного. Как-то грустно все это – пережив потерю любимого человека, вычеркивать его из своей жизни, словно нет другого решения.
Бакстер подумал о портрете Софии, который стоял на его прикроватном столике. Он избавился почти от всех фотографий жены.