уже который год обещала установить в классах звукоизоляцию, но согласование бюджета, как это обычно бывает, обрастало кипой бумаг, застревая где-то «наверху». Без звукоизоляции урок вести было невозможно, и дело даже не в сиренах, а в том, что порой могло пробиться через их вой. Антонине даже казалось, будто систему оповещения специально сделали такой громкой, чтобы она могла заглушить нечто куда более страшное. Звуки Самосбора.

…Строчки с условием задачи подрагивали на странице учебника, наплывали одна на другую. Приходилось перечитывать, чтобы уловить смысл:

«Ликвидационный Корпус ликвидирует последствия на 100 этажах за 17 часов 35 минут. Сколько понадобится времени…»

Действительно, сколько? Самосбор закончился четыре часа назад, но разрешения покидать класс до сих пор не было.

– Да залили нас бетоном, и все, – сказал Витя Крышкин и убрал со лба прилипшую челку. – У нас так этаж над головой залили.

– Замолчи! – толкнула его локтем соседка по парте, отличница Лиза Агеева.

У Лизоньки всегда выглаженное платьице, всегда поднятая рука, всегда высунутый от усердия язык. Но сейчас привычный огонек в глазах девочки погас, губы ее дрожали то ли от обиды, то ли от возмущения.

– Витя! – погрозила пальцем Антонина Ивановна.

Крышкин только фыркнул. Сегодня он был бледнее обычного.

С вечно лохматым, вечно опаздывающим на уроки Витей было сложно. Он на два цикла старше одноклассников, раньше остальных начал работать – скручивал детали в сборочном цеху – и уже приносил домой свои первые талоны. Дома талоны забирал отец, выдавая взамен оплеухи и затрещины. Витину маму два цикла назад забрал Самосбор.

Крышкин все время забывал портфель, сделать домашнее задание и выспаться после рабочей смены. Алгебре и русскому он предпочитал сладкую дрему, уткнувшись лицом в сложенные на парте руки, лишь непослушные вихры темных волос топорщились на макушке. Витя сердито бурчал и огрызался, стоило попробовать его будить.

– Он воняет! – шепотом говорила Лизонька и отодвигалась, брезгливо сморщив носик.

Однажды в сочинении Крышкин написал: «Я хачу делать робатав каторые всех убьют».

Антонина переспросила, кого он имел ввиду: тварей Самосбора? капиталистов?

– Нет, – угрюмо буркнул тогда Витя. – Всех.

За четыре часа ожидания Антонина попробовала прочитать с детьми новый параграф по русскому, решать задачки по алгебре, поиграть в слова. Дети, пропитавшись тревожностью, слушали плохо, отвечали вяло, то и дело поглядывая на гермодверь. Мальчики несколько раз сбегали к ведру за ширмой, девочки брезгливо морщили носики и еще терпели. Витя опять попытался нацарапать на парте какую-то мерзость, пока учительница не отобрала у него ножик.

Антонина и сама чувствовала, как не может собраться, хотелось в несколько больших глотков осушить стакан, чтобы смыть с языка так и не исчезнувший привкус железа, но воду надо было беречь. Она закатала рукава выцветшей блузки – в классе стояла духота.

Где же ликвидаторы? Может, зачистка уже давно закончилась и об этом забыли сообщить? Может, они торчат в классе зря?

– Антонина Ивановна, Антонина Ивановна! – закричала Лизонька. – Крышкин!

Витя плавно, словно во сне, сползал со стула. Антонина успела подскочить к нему, схватить прежде, чем мальчик ударился головой об пол. Глаза его были прикрыты, синие веки отчетливо выделялись на белом лице.

– Крышкин! Крышкин, ты чего? – бормотала Антонина, держа на руках обмякшее тело. – Слышишь?

Вокруг гремели стулья. Ученики вставали с мест, перегибались через парты, чтобы рассмотреть получше.

Антонина наклонилась к Витиному лицу, почувствовала мочкой уха слабое дыхание. Вместо верхней пуговицы на рубашке мальчика торчала полинявшая нитка, ворот открывал серую, немытую шею. Нужно больше воздуха! Антонина распахнула рубашку до конца, по тощему телу ребенка тянулись желто-черные ленты синяков, перечеркивая грудь, огибая живот. Витин отец не смотрел, куда бьет.

– Он умер?

– Он не умер глупый, а умирает!

– Он умрет, Антонина Ивановна?

– Крышкин умрет?

«Умрет, – подумала Антонина. – Умрет у вас на глазах».

Она обернулась на дверь.

Нельзя покидать помещение без разрешения ликвидаторов.

Нельзя дать детям увидеть смерть одноклассника.

В глазах защипало то ли от пота, то ли от подступающих слез, и Антонина несколько раз моргнула. Решилась.

В шкафу нашлось два учебных противогаза, она даже не знала, в каком состоянии их фильтры. Один на себя, второй на ребенка. Наставление детям, не давая им опомниться:

– Заприте за мной. Когда вернусь, постучу три раза. Три! Кроме меня открывать только ликвидаторам.

Антонина выскочила с Витей на руках в коридор прежде, чем посыпались вопросы, прежде, чем сама успела осознать, какую глупость творит.

Первый вдох – запах резины и больше ничего. Никаких ощущений. То ли газа не было, то ли фильтры оказались исправны. Сирены давно смолкли, но аварийное освещение продолжало моргать оранжевым светом. Коричневые лужи на полу и стенах. Больше никого. Повезло.

Антонина никогда раньше не видела слизь, знала, что она может быть разных цветов; ходили байки, что иногда даже слышно, как она поет. Сейчас в коридоре стояла тишина. Обойти лужи вроде не сложно, медчасть этажом ниже. Антонина должна справиться.

Коридор дышал прохладой, приятной после духоты класса. Тяжелый Витя оттягивал руки, плечи сразу налились усталостью. Антонина аккуратно двинулась вдоль стены, стараясь не ступить в коричневое.

Лужа, которую она поначалу не заметила в аварийном свете, вспенилась, зашипела. Антонина резко дернулась в сторону, уклоняясь от летящих брызг, почувствовала под левой ногой липкое и упругое. Тягучие коричневые капли поползли по туфле вверх, к голым лодыжкам. Учительница вскрикнула, убрала ногу; слизь влажно чпокнула, отпуская добычу. Шаг вправо, в обход лужи, еще десять до лестницы.

Антонина остановилась, чтобы перевести дух, перехватила Витю поудобнее. Из-за тяжести казалось, что плечи и руки укутали в одеяло из стекловаты. Девушка посмотрела на левую ногу, на туфле не осталось и следа. Одной рукой, продолжая прижимать к себе ребенка, достала платочек, аккуратно вытерла несколько коричневых, почти незаметных капелек с Витиного противогаза.

Вот так. Теперь чисто.

…Медсестра долго слушала Витин пульс. Подняла одним пальце веко, ощупала шею и худенькие плечи.

– Переутомление, – сказала, снимая очки. – Когда он в последний раз ел?

Антонина пожала плечами. Выдохнула. Значит, вечно уставшего Витю добила духота класса и голод, а не побои отца. Значит, он может поправиться.

Медсестра сочувственно покачала головой, не сводя взгляд с синяков мальчика.

– Ну какие сволочи, а? Так дите доводят. Пускай у меня отлежится.

Учительница кивнула и повернулась к двери. Нужно успеть вернуться в класс.

– Я слышала сирены, – окликнула ее медсестра. – У вас там все в порядке? А то вы, Антонина Ивановна, будто сама не своя.

– Все нормально, – ответила девушка уже на пороге. – Устала. Нас долго зачищали.

***

Лифт опять не работал, на этаж пришлось подниматься пешком.

Вова смотрел на бесформенную груду мяса и пытался представить, что чувствует человек, когда с ним происходит… такое.

Возможно, будь рядом какой-нибудь умник из НИИ, рассказал бы, почему под воздействием Самосбора клетки органики начинают неконтролируемо делиться, при этом регулярно и хаотично меняя положение в пространстве: клетки печени меняются местами с клетками мозга, костная ткань с