Шрифт:
Закладка:
Я понимаю, что за слова вертятся на языке.
Я тебя люблю.
Не должно быть так уж сложно позволить им сорваться с губ и сказать ей, что то, что есть между нами, нельзя забыть, когда меня задрафтуют. Убедиться, что она знает: для меня это навсегда. Я никогда не отпущу ее. Ни сейчас, ни когда-либо.
Но вместо этого я глотаю слова, оставляя их для другого раза.
– Он был моим героем, – шепчу я, прежде чем сделать глубокий вдох. – Он был подрядчиком небольшой строительной компании в городе. Его работа пригождалась, когда нужно было что-то сделать по дому, что случалось часто. Мама заставляла его снести почти все стены в доме только для того, чтобы покрасить новые во все уродливые цвета, которые только можно придумать. Ей всегда казалось, что дом нуждается в переменах, но я никогда не слышал, чтобы он жаловался. Ни разу.
Ава посмеивается и касается своим носом моего.
– Похоже, он сильно любил ее.
Я позволяю себе улыбнуться ее комментарию.
– Даже будучи ребенком, я чувствовал исходящую от них любовь. Однако, только когда он ушел, я понял, как сильно они любили друг друга. Он был всем ее миром, а она – его.
Мои глаза горят, но я сглатываю слезы и говорю снова.
– Маме пришлось нелегко. Тяжело было смотреть, как ей больно. Я просыпался посреди ночи и слышал, как она плачет в их комнате. После первых нескольких ночей я начал вставать, когда слышал ее плач. Я просто обнимал ее, пока она в конце концов не засыпала.
– Что с ним случилось? – чертовски мягко спрашивает Ава.
– Когда мне было тринадцать, его сбил пьяный водитель. Скорая помощь сказала, что он умер на месте. Водителем оказался просто глупый подросток, которому следовало позвонить кому-нибудь, чтобы его забрали домой с вечеринки, а он в итоге проехал на красный.
И только когда Ава проводит большим пальцем под моими глазами, я понимаю, что по моим щекам текут слезы. Я пытаюсь остановить их, но, когда чувствую давление в горле, понимаю, что слишком поздно. Мои плечи опускаются, а Ава запускает пальцы в волосы на моем затылке и притягивает к себе, прижимая мое лицо к своей груди.
Слезы текут быстрее, пока вся боль, которую я подавлял на протяжении многих лет, вырывается из меня.
– Я здесь. Тебе больше не нужно держать это в себе, – шепчет Ава, продолжая успокаивающе проводить пальцами по моим волосам.
Мое тело вздрагивает, пока я тихо всхлипываю, наконец-то поддавшись всем накопившимся эмоциям, которые так долго сдерживал. Некоторое время мы сидим молча, пока у меня вытекают последние слезы и я снова могу нормально дышать.
– Я хочу тебе кое-что показать, – говорю я, отстраняясь от нее и вытирая мокрое лицо.
Одним быстрым движением я закидываю руку назад и стягиваю футболку через голову, бросая ее на кровать рядом с нами.
Приоткрыв губы, Ава смотрит на мой обнаженный торс, в ее глазах вспыхивает желание, прежде чем она моргает.
– Ты раздеваешься.
Уголки моих губ растягивает улыбка.
– Дай мне повернуться.
Она скатывается с моих колен, и я поворачиваюсь к ней спиной, показывая татуировку, глубоко въевшуюся в мою кожу. Она водит пальцами по татуировке, и я вздрагиваю.
– Я сделал ее в память о папе. Теперь ты единственная, кроме мамы и Грей, кому известно ее значение.
Ава втягивает воздух и целует мое правое плечо, а потом левое.
– Я помню, в каком восторге был в тот день, когда мама согласилась подписать разрешение сделать ее. Это был мой шестнадцатый день рождения, и после двух лет ежедневного нытья она наконец сдалась.
Мы с татуировщиком часами перерисовывали эскиз, пока я не решил, что он достаточно хорош. Никогда не забуду мамино лицо, когда я ей показал. Ее глаза наполнились слезами от первого же взгляда на бумагу.
Татуировка – это своего рода картина, воспоминание. Действие происходит в середине зимы, с сугробами пушистого белого снега и высокими голыми деревьями на берегу замерзшего озера. Мальчик в полной хоккейной экипировке поднял хоккейную клюшку, готовый забросить шайбу в ближайшие ворота. На спине его свитера, над номером одиннадцать написано «Хаттон». Счастливое число моего отца, а теперь и мое.
Но самая значимая часть татуировки – это крест, спрятанный между деревьями и за сугробом. Он скрыт, потому что на кресте написана дата смерти моего отца.
– Красиво.
– Да, – соглашаюсь я.
– Ты же знаешь, что он гордится тобой, верно? – тихо говорит Ава.
Гордится ли? Мне нравится думать, что да. Я старался быть хорошим человеком, не желая подводить его. И теперь могу только надеяться, что он доволен тем, что видит.
Развернувшись обратно, я приближаю свое лицо к лицу Авы и провожу рукой по ее шее, фиксируя ладонью затылок. Я откидываю ее голову назад и целую так внезапно, что глотаю ее удивленный вздох.
Она быстро приходит в себя, и ее горячие ладони упираются в мою обнаженную грудь и начинают исследовать с трудом заработанные мышцы и выступы. Ногти царапают дорожку волос, ведущую под мои джинсы, и я стону от вспыхнувшего удовольствия.
– Ты так много для меня значишь, – выдыхаю я в ее влажные, припухшие губы.
Я уверенно хватаю ее за бедра и притягиваю обратно к себе на колени, прикусив нижнюю губу, когда ее сердцевина скользит по растущей выпуклости в моих штанах.
– Ты мой мир, – выдыхает она и роняет голову, утыкаясь лбом мне в грудь. Ее тело дрожит. – Боже, как хорошо.
Я медленно двигаю ее вперед-назад, и она стонет, отчего член в боксерах пульсирует и сочится смазкой.
– Я такой твердый для тебя, Ава. Такой чертовски твердый.
– Я готова.
Она поворачивает голову, и я опускаю глаза на нее. Ава пристально смотрит на меня, воздух вокруг нас напряжен, наше желание настолько густое и тяжелое, что трудно дышать.
Я глотаю стон.
– Детка, я рассказал про папу не для того, чтобы переспать с тобой.
Она берет мое лицо в ладони и гладит большими пальцами мои скулы.
– Я знаю. Я готова, потому что люблю тебя.
Это все, что нужно. Плотина, удерживающая меня от того, чтобы сожрать ее, рушится, и я барахтаюсь в новых эмоциях, которые звенят в моих венах.
Она стонет, когда я раздвигаю ее губы языком, получая от нее все.
– Я тоже тебя люблю, – хрипло говорю я, проводя губами по ее подбородку и нижней части ее челюсти. – Хочу
