Эвелине уже минуло двадцать лет, и ее шансы выйти замуж таяли с каждым прожитым годом.

Глава 16

Ясный майский день клонился к закату в ту пору, когда Эдгар подъезжал к заброшенному родовому поместью. Из окна кареты он любовался своими владениями: тенистыми лесами, нежно-зелеными всходами на возделанных полях, которые казались ему бескрайними. На первый взгляд ничто не выдавало той истощенной бедности, что давно пустила корни в этой земле. Врожденная беспечность, доставшаяся Эдгару в наследство вместе с гордостью предков, застила ему глаза романтической картиной расцвета весны.

Близ лесной опушки, откуда уже был виден господский дом, он вдруг приказал остановить карету. Пламенный закатный час озарялся светом костра, вокруг которого резвились девушки из окрестных деревень. Эдгар и не подумал бы здесь задерживаться, если бы не заметил среди мелькающих в хороводе лиц свою сестру. Это великовозрастное дитя позабыло свой род и играло с огнем, кружась в толпе простолюдинок, но в ней не было ничего общего с неопрятными крестьянками, от которых разило потом и навозом, вызывающими у Эдгара только презрение. Напротив, ее прелесть приобрела неожиданно выгодную оправу. Эвелина выделялась не только несравненной белизной кожи и свежестью румянца, но и богатством деревенского костюма, который стал для нее маскарадным: рубашка была сшита из тончайшего батиста, а юбка – из алого шелка. Завидев подъехавшую карету, Эвелина залилась краской, будто ее застигли на месте преступления, но немедленно двинулась навстречу брату, чинно подобрав юбку. Эдгар посчитал ниже своего достоинства выходить из кареты, поэтому повел разговор через резное окно, в котором его лицо вырисовывалось строго и идеально, как в раме портрета, само воплощение благородства.

– Приветствую тебя, моя дорогая, – с прохладцей произнес он, едва коснувшись губами ее пальчиков весьма сомнительной чистоты. – Признаться, не ожидал встретить тебя здесь.

Эвелина глянула на него с лукавым смущением, больше похожим на кокетство, – в родниковых глазах еще догорали искорки ведьминского костра, и на Эдгара дохнуло ее подспудным жаром.

– Обещай, что не выдашь меня Зилле, прошу тебя! – пролепетала она, встряхивая растрепанными косами. – Пусть это будет нашей тайной!

– Ладно, только при условии, что ты сейчас же поедешь со мной домой, – ответил брат, стараясь выказать подобающую случаю суровость.

Эдгар помог сестре забраться в карету, не преминув отметить про себя, что свободная юбка не скрывает очертаний ее ног. Всю недолгую дорогу домой оба хранили молчание. Эвелина раздумывала, как избегнуть дотошного внимания Зиллы, а Эдгар пытался прочесть немудреные мысли сестрицы, поглядывая на ее профиль, неузнаваемый без взбитых локонов. Он удивлялся своей сестре, ее смелости и скрытности, и глубоко в душе шевельнулось нечто, напоминающее ревность. Эдгар подумал, что деревенская свобода представляет опасность для его сестры-невесты. В начале июня ей исполнится двадцать один год. Глядишь, недалек тот день, когда она устанет цвести в одиночестве и влюбится в какого-нибудь садовника, и тогда опека Зиллы окажется бесполезной. Эвелина, выращенная на молоке, свежем хлебе и яблоках, словно впитала в себя все прелести сельской жизни. Она напоминала лесную нимфу с пасторальной картины: нежный румянец, глаза голубые, как цветки цикория, волосы пшеничного оттенка и женственная фигура. От нее исходил тонкий аромат роз, и сама она была прекрасна, как распустившийся на заре бутон. Эвелина вышла за рамки привычного образа маленькой девочки, которой не положено иметь желаний, и беспокойство за нее стало первой ступенькой в череде грядущих перемен.

Вечер угас тихо, но к ночи тьма над Мазовецкой землей непроглядно сгустилась, откинув вуаль сумерек, и небо налилось чернотой. Приближалась первая гроза, возвестившая о вступлении весны в свои права громовыми фанфарами. Она не таилась в тени ночи, а сразу смела звезды и расколола небеса. Изорвала в клочья синий бархат и хлынула на землю невиданным богатством красок: от ослепительно-белого до зловещего лилового. Ливень надвигался извне, капля за каплей, не спрашивая дозволения, угрожал перевернуть небеса и сокрушить мироздание.

Между тем Эдгар тяготился банальнейшей скукой. Тучи разогнали сновидения, деревенский воздух одурманивал, ароматы черемухи и сирени проникали даже в самые отдаленные уголки дома. Ведомый бессонницей, Эдгар направился в библиотеку, чтобы отыскать там какую-нибудь забытую, некогда любимую книгу и почитать на сон грядущий. Он шел по темному коридору второго этажа, который занимал вдвоем с сестрой. В доме не осталось ни единой бодрствующей души. Слуги рано потушили светильники, чтобы поскорее погрузиться в сон и оставить позади эту неспокойную ночь, да и пугливая Эва, надо полагать, покоилась в белоснежной кроватке, пряча лицо в подушку.

По пути в библиотеку Эдгар свернул на неприметный боковой балкончик, чтобы вдохнуть нежный запах цветов, молящих о дожде, и полюбоваться зарницами. Он вовсю наслаждался грозой. Волнение в природе вызывало смутный отклик в душе, и ему нравилось блуждать по лабиринту своих путаных мыслей, вооружившись одной лишь свечкой, пока громовые удары сотрясают землю. Не успев повернуть на балкон, он заметил там нечто белое, развевающееся на ветру. Приглядевшись в грозовом ослеплении, Эдгар распознал женскую фигуру, светлую и бесплотную, судя по тому, с каким бесстрашием она перекинулась через край балкона, напоминая пустое платье.

– Мама… – прошептал он и осторожно двинулся к ней, стараясь не спугнуть привидение.

Женщина обернулась, взвизгнув, и Эдгар понял, что это всего лишь Эва, его сумасбродная сестричка, которая пришла сюда перед сном, привлеченная тем же небесным огнем. Она куталась в шаль и закрывалась хрупкой рукой от надвигающейся грозы, предчувствуя, что буря собирается над ней самой.

– Прости, я напугал тебя, – таинственным шепотом проронил Эдгар. Свеча у него в руке потухла, источая ароматную струйку дыма.

Эвелина зябко передернула плечами и ответила почему-то тоже шепотом, как будто они могли разбудить дом, погруженный в оцепенение сна.

– Ты знаешь, я с малолетства боюсь грозы, но не могу устоять перед силой стихии. Она завораживает меня, я становлюсь сама не своя. Это какое-то наваждение… И цветы так чудесно пахнут… Наверно, это опасно? Я боюсь, в дом вот-вот ударит молния.

Эвелина напоминала мраморное изваяние, только глаза виновато поблескивали в темноте. Порывистый ветер разметал ее косы и срывал защитные покровы, а она не замечала этого. Внезапная вспышка выхватила фигуру Эвелины из тумана одежд и осенила ее живую трепетную красоту. На миг стало светло как днем, а затем все вновь окунулось в холодный мрак. Поглощенный раздумьями, Эдгар небрежно обнял Эвелину за плечи – то было первое проявление братской нежности за последние месяцы, когда они почти не виделись. Так и стояли две призрачные фигуры плечом к плечу, ослепительно отражаясь в темном стекле французского окна,