На выездном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР в Ленинграде в декабре 1954 года Абакумов был обвинен в фабрикации «Ленинградского дела», назван «членом банды Берии». Ему припомнили арест в Будапеште шведского дипломата Р. Валенберга, спасшего во времена фашизма тысячи людей, участие в организации депортаций некоторых народов Северного Кавказа, организацию зверского убийства Соломона Михоэлса. На все это у него был один ответ: «Сталин давал указания, я их исполнял».

Вместе с Абакумовым по процессу проходили: начальник Следственной части по особо важным делам МГБ СССР Леонов, его заместители Комаров и Лихачев, следователи Чернов и Броверман. Первые трое из них были расстреляны. Чернова приговорили к 15 годам, Бровермана – к 25 годам лишения свободы.

Абакумова приговорили к 25 годам лишения свободы без конфискации имущества, по статье «воинско-должностные преступления». Но это произошло уже на реабилитационном суде, ровно через 40 лет после того, как он был расстрелян на основании приговора первого суда.

Против академика Майского были сфабрикованы абсурдные обвинения в том, что якобы «еврейские организации за рубежом» хотели видеть его министром иностранных дел в «правительстве Абакумова». Со стороны Сталина это была черная неблагодарность. Майский был весьма популярным в Англии дипломатом, что в значительной степени способствовало бесперебойным поставкам по ленд-лизу во время войны. Он был председателем Международной репарационной комиссии, занимавшейся определением размеров контрибуций с Германии и ее союзников, а затем руководил организацией выплат этих репараций. Сталин мог лично наблюдать за плодотворной работой академика Майского на Крымской и Потсдамской конференциях.

Когда в связи с «пересмотром» его дела Майскому сообщили о смерти Сталина, то он заявил беседовавшему с ним начальнику контрразведки Федотову, что это очередная провокация, и, опасаясь новых побоев, сделал дополнительное признание в том, что он сначала был японским шпионом и только потом стал английским. Поскольку Федотов его невнимательно слушал, собравшись с духом, Майский неожиданно выпалил, что на самом деле он является американским шпионом.

По личному распоряжению Берии «шпиона трех государств» Майского перевели из тюремной камеры в комнату отдыха за его рабочим кабинетом, где ему показали кинохронику похорон Сталина. Потом несколько недель Майский вместе с женой жил в комнате отдыха Федотова.

После ареста Берии невезучему Майскому предъявили новое обвинение, теперь в сговоре с ним, с целью занятия в его кабинете поста министра иностранных дел.

Майского препроводили в Бутырскую тюрьму, где уже находился Судоплатов. Их жены встретились в приемной «бутырки» с продуктовыми передачами.

В тюрьме у Майского произошел нервный срыв, однако, несмотря на это, он доказал полную несостоятельность предъявленного ему обвинения. Тогда ему переквалифицировали обвинение на «превышение полномочий» посла (он посылал телеграммы из Лондона не только в Министерство иностранных дел, но и в НКВД Берии) и «преступное восхищение западным образом жизни, выразившееся в культивировании западных манер в советском посольстве в Лондоне». В совокупности это «потянуло» на 10 лет тюрьмы, четыре с половиной из которых он уже отсидел. Вскоре он попал под амнистию. В 1964 году заслуженного человека реабилитировали и восстановили в КПСС. Майский написал потом хорошую книгу о своей жизни и о своем времени: «Воспоминания советского дипломата, 1925–1945 гг.» (М.,1971). Но о тюремной «одиссее» он никогда публично не выступал. Такова психология многих людей, предпочитающих держать выпавшие на их долю страдания только в своей памяти.

Рюмин, основной создатель дела о так называемом «сионистском заговоре», в который по его предложению были включены многие еврейские деятели культуры и искусства, евреи – офицеры МГБ и «врачи-убийцы», был арестован 17 марта 1953 года. Его зловещая роль в «Деле врачей» несомненна. Именно он «нашел» для Сталина «новый заговор». Теперь пришел час расплаты. Он хорошо понимал, что его ожидает, поэтому выбрал тактику запирательства и затягивания следствия. Следователи Министерства внутренних дел имели к нему личные претензии за расправу с их товарищами, поэтому особенно церемониться с Рюминым не стали и заперли его на ночь в раздетом виде в холодном карцере «подумать». Препирательства сразу же прекратились. Известно, что дважды его допрашивал Берия. Скорее всего, он хотел получить от Рюмина какие-либо сведения, порочащие его соратников. Рюмин напрямую выходил на Сталина, поэтому с ними не контактировал. Никакой пользы для себя Берия не извлек. Последней фразой в разговоре между ними была реплика Берии: «Больше я вас и вы меня не увидим. Мы вас ликвидируем».

Газета «Правда» (от 6 апреля 1953 года) указала новую мишень: «Презренные авантюристы типа Рюмина сфабрикованным им следственным делом пытались разжечь в советском обществе, спаянном морально-политическим единством, идеями пролетарского интернационализма, глубоко чуждые социалистической идеологии чувства национальной вражды. В этих провокационных целях они не останавливались перед оголтелой клеветой на советских людей. Тщательной проверкой установлено, например, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс».

Как и многие другие подручные Сталина, Рюмин был стрелочником, но именно он безжалостно пускал под откос чужие судьбы и жизни.

За полтора года, пока тянулось следствие, на своей шкуре он смог прочувствовать все «прелести жизни» за зарешеченным окном. Военная коллегия Верховного суда СССР 7 июля 1954 года приговорила его к расстрелу. Потом потянулись 15 ужасных дней, которые он провел в камере смертников, мучительно ожидая, когда за ним придут. Рюмин уже смирился со своей участью. Но он знал, что произошло в день расстрела с бывшим наркомом госбезопасности Ежовым, и страшился последних минут жизни. Недаром в своем последнем слове перед Военной коллегией Ежов сказал: «Прошу одно: расстреляйте меня спокойно, без мучений». Он догадывался, что его ожидает. Он боялся мести своих сослуживцев.

На суде Ежов сожалел: «Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил».

Теперь настала его очередь.

Вот как описывают историки Б.Б. Брюханов и Е.Н. Шошков казнь Ежова:

«Едва его вывели из камеры, чтобы препроводить в специальное подвальное помещение – место расстрелов, как он оказался в окружении надзирателей и следователей, прекративших допросы ради такого случая. Раздались оскорбительные выкрики, злобная ругань. Он не встретил ни одного сочувственного взгляда. На него смотрели с издевкой и злорадством. Ему приказали раздеться догола и повели голым сквозь строй бывших подчиненных. Кто-то из них первым ударил его. Потом удары посыпались градом. Били кулаками, ногами, конвойные били в спину прикладами. Он визгливо кричал, падал на каменный пол, его поднимали и волокли дальше, не переставая избивать. Что посеешь, то и пожнешь».

Борис Соколов в книге «Наркомы страха» (2001) пишет: «Есть еще один рассказ о том, как умирал бывший нарком. Будто бы в расстрельной камере низкорослый Ежов долго метался и приседал, уворачиваясь от пуль, пока одна все же ни настигла его. Может быть, в этой легенде и есть доля истины».

Рюмина повели на расстрел ранним утром 22 июля 1954 года. После себя он не оставил ничего, кроме кровавого следа. Можно не сомневаться, что и на этот раз без «провожающих» не обошлось. Дружки Абакумова старались вовсю. Истошные крики Рюмина гулким эхом доносились до кабинетов следователей. Такова там традиция.

Рюмин уже не смог воспользоваться тем уроком, который преподнесла ему жизнь. Но в Министерстве внутренних дел оставались другие люди, для которых его пример уже не мог пройти даром.

Были обнародованы