Как бы там ни было, но в истории советской медицины Лидия Тимашук воспринимается теперь не иначе как символ корпоративного предательства.

После отставки Хрущева она безуспешно пыталась апеллировать к XXIII съезду КПСС:

«…Руководство 4-го Глав. управления во главе с проф. А.М. Марковым в апреле 1964 г. заявило мне, что я не могу больше оставаться в должности завотделением функциональной диагностики (несмотря на то что руководимое мною отделение носит звание «Бригады коммунистического труда»), потому что в 4-м Управлении работают профессора, пострадавшие, и создали мне такие условия, что я вынуждена была уйти на пенсию. После ухода на пенсию я потеряла возможность получить квартиру, мне отказано в характеристике для получения персональной пенсии и т. п.».

Как летняя бабочка Лидия Тимашук три месяца купалась в лучах всенародной славы. Время ее прошло. Она сама это тоже хорошо понимала.

Старую, больную женщину, почти сорок лет проработавшую в ЛечСанупре Кремля, а потом в его преемнике – Четвертом Главном управлении при Минздраве СССР – до конца дней угнетала обидная и несправедливая, на ее взгляд, слава доносчицы и клеветницы. Ее сын – летчик истребительной авиации – получил ожоги и увечья на горящем самолете при выполнении боевого задания. У нее выросли внуки.

Лидия Тимашук провела свои последние годы, скрывшись от людей на даче под Москвой. Она умерла в 1983 году в возрасте 85 лет.

Даже сейчас, когда многое стало известным, мало кто возьмется утверждать, кем она была в действительности – образцом выполнения врачебного долга, добровольной доносчицей или жертвой чудовищной провокации.

Главный фигурант «Дела врачей», академик Владимир Никитич Виноградов, в 1957 году был удостоен звания Героя Социалистического Труда и получил пятый по счету орден Ленина. В 1969 году (посмертно) ему была присуждена Государственная премия СССР. По иронии судьбы эту награду – «За успешное решение проблемы диагностики и лечения инфаркта миокарда» – он разделил с академиком Павлом Евгеньевичем Лукомским (и другими), который, как главный терапевт Минздрава СССР, председательствовал на той экспертной комиссии, которая пришла к заключению, что у А.А. Жданова «просмотрели» инфаркт миокарда и его неправильно лечили. Именно после этого Виноградов и Егоров были арестованы.

Именем В.Н. Виноградова была названа клиника факультетской терапии 1-го Московского медицинского института им. И.М. Сеченова. (Сегодня это Первый Государственный медицинский университет.)

Искривление нормальных человеческих отношений в среде «кремлевских врачей» явилось следствием культивируемого там наушничества и доносительства. Даже ведущих специалистов заставляли принимать участие в неблаговидных акциях против своих коллег. Не избежал этого и академик Виноградов, который в 30-х годах свидетельствовал против своего учителя, профессора Д.Д. Плетнева, итоговый труд которого «Болезни сердца» (1936) сделал его одним из основоположников отечественной кардиологии. Как эксперт Виноградов подписал тогда заключение, обвинявшее старого заслуженного профессора во «вредительских методах» лечения. Однако, поскольку сам Плетнев «непосредственного активного участия в умерщвлении тт. В.В. Куйбышева и А.М. Горького не принимал», его приговорили «всего лишь» к 25 годам тюремного заключения. Он отбывал его в Орловской тюрьме, в подвале которой и был расстрелян 11 сентября 1941 года, перед тем как в город вошли немцы. В травле профессора Плетнева принимали участие М.С. Вовси, Б.Б. Коган, Э.М. Гельштейн и многие другие медики, арестованные через 15 лет по «Делу врачей». Политиканство – это бумеранг, который имеет свойство возвращаться.

Позже выпустили Марию Вейцман – рядового врача Госстраха в Коминтерновском районе Москвы, арестованную в самый разгар «Дела врачей» – 10 февраля 1953 года. Это совпало с разрывом дипломатических отношений между Израилем и СССР, произошедшим после того, когда на территории миссии СССР в Тель-Авиве была брошена бомба, взрывом которой ранило трех советских граждан, в том числе жену советского посланника П.И. Ершова.

Лечебной работой она не занималась, поэтому никакого отношения к «вредительству» иметь не могла. На ее несчастье, она оказалась сестрой первого президента Израиля Хаима Вейцмана.

Причину ареста Марии Вейцман нетрудно понять. Следователи вели «Дело врачей» как «империалистический заговор», однако ни одного иностранного шпиона, который мог бы иметь к этому хоть какое-то отношение, они арестовать не смогли. Их просто не существовало в природе. Поэтому они решили «раскручивать» возможных связников.

Следователь А. Иванов постоянно требовал от нее «добровольного признания» в преступных контактах со своим старшим братом. К тому времени он уже год как умер. Обличительные материалы, говорил он ей, им уже собраны и бросал на стол завязанную на тесемки пустую папку.

Пожилая, обремененная болезнями женщина (ей было уже за 60) никак не могла взять в толк, что же от нее хотят. Последний раз она встречалась со своим братом в Берлине, перед возвращением в Россию, после окончания Цюрихского университета. И было это задолго до Октябрьской революции.

Младший брат Марии Вейцман, одно время занимавший пост заместителя председателя Общества по землеустройству еврейских трудящихся (ОЗЕТ), был расстрелян еще в 1939 году по обвинению в шпионаже в пользу английской и немецкой разведок.

Из следственного дела Марии Вейцман, которое находилось в разработке МГБ с 1948 года, видно, что ей могли инкриминировать лишь неосторожные высказывания. Якобы кто-то слышал, что она лестно отзывалась о Льве Троцком и Карле Радеке, заявляя, что «умнее их в СССР нет людей», и «выражала желание выехать в Израиль» для воссоединения семьи. За «антисоветскую деятельность» ранее был арестован ее муж В.М. Савицкий, работавший инженером в конторе «Союзшахтоосушения» Министерства угольной промышленности. О его судьбе она ничего не знала.

В тюрьме Мария Вейцман пережила смерть Сталина. Наконец, 20 марта 1953 года она «согласовала» со своим мучителем обвинительное заключение, которое состояло в том, что «в своей озлобленности на советскую власть и ее вождей» она «высказывала пожелания смерти Сталина и злорадствовала по поводу смерти Жданова». Поскольку она длительное время находилась в заключении, то узнать, что Сталин тяжело болен, она могла только от самого следователя. Поэтому она никак не могла «высказывать пожелания смерти Сталина». К своему стыду, Мария Вейцман не знала, кто такой Жданов. Потом (на шесть месяцев) про узницу забыли, а в конце августа спохватились и амнистировали по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 г.

Памятуя о том, что на Лубянке раньше располагался Госстрах (где она долгое время работала), близкие спрашивали: «Ну, как тебе было в “Госстрахе?”» Она им отвечала: там теперь «Госужас». Потом это стало новым московским анекдотом.

Говорят, что в 1956 году Мария Вейцман эмигрировала в Израиль. О своем знакомстве с Лубянкой она не распространялась.

Дело по сионистскому заговору в МГБ было закрыто в середине мая 1953 года.

Если кому уж фатально не повезло в этой новой ситуации, так это бывшему министру госбезопасности Абакумову и бывшему нашему послу в Лондоне и бывшему заместителю министра иностранных дел академику Майскому.

Министра госбезопасности Абакумова, физически крепкого человека, большого жизнелюба, «любителя фокстрота, футбола и “дымящихся” шашлыков из ресторана “Арагви”», в его родном ведомстве изувечили до состояния полной инвалидности. Но и в этом плачевном состоянии, не сломленный репрессивной машиной, он был опасным свидетелем. Берия в своем кабинете официально объявил о решении Президиума ЦК не выпускать Абакумова, перечислив все его прегрешения, особенно упирая на арест жены Молотова Полины Жемчужиной.

Как считает генерал-лейтенант госбезопасности Судоплатов, благодаря его твердости и мужеству «Дело врачей» было затянуто, «поскольку именно Абакумову вменялось в вину, что он был их руководителем». Он добавляет: «В 1990 году меня вызвали в качестве свидетеля, когда его дело проверялось военной