— М-м-м-мц, ето шамое, — чревовещает Балбеска непонятно какой частью организма, потому что рот у неё прочно занят Нэйшем. — Мы шо, оджни долвжны это вшё⁈ При-м-м-мц-ц-ц-цсоединяйтесь!

Морковка воображает себе что-то не то, потому что начинает бочком ползти по сцене от чокнутой парочки. Но его с решительной миной перехватывает Грызи. И утаскивает в поцелуй, излучая деловитость. Янист сигналит алым и неловкостью.

На Пухлика тем временем напрыгивает нойя, и на сцене становится больше тошнотных сцен.

Толпа внизу визжит и орёт так, будто им показали сморщенный тыл их королевы. Кто-то отворачивается. Кто-то начинает утаскивать детей. Это хорошо. Я б от такого зрелища не только детей утащила.

Музыканты, обработанные Конфеткой, начинают наигрывать что-то вразнобой. Нэйш и Балбеска пытаются засосать друг друга насмерть. Конфетка и Пухлик могут взять второе место по развратности. Янист виновато косится из-за плеча Грызи. На Верзилу, а может, и на меня.

Верзила тихо присвистывает под капюшоном. Мы с ним смотримся не при делах, но чёрта с два я дам себя слюнявить, хоть и ради дела.

Но у него другие планы: вздыхает, протягивает мозолистую руку, и делает оборот — теперь я принаклонена, будто в балете или в театре. И ещё скрыта за его плечами и капюшоном от толпы и взглядов других. Так, что можно воображать себе кучу непристойного.

— Вы Мелони Драккант, вероятно, — говорит Верзила до идиотского по-светски. — Янист рассказывал о вас, когда жил в общине. Очень приятно познакомиться. Хотя и при таких, э-э, обстоятельствах.

— Видали эту, в перьях? Она могла и хуже придумать, — за серым балахоном жреца, поспокойнее, без чужих глаз. — А вы учитель Найго? Янист тоже… всякое рассказывал.

От жреческого балахона отдаёт воском, древесиной. И даарду, какого вира — даарду⁈ Несёт Шипелкой, и надо бы посильнее принюхаться… хотя наставничек Морковки явно не скажет за обнюхивание спасибо.

— А вот девушка в зелёных перьях — она…

— Двинутая. Хотите забрать в общину и полечить?

— Я б охотно, но как-то тревожно за общину.

Пока мы светски треплемся, Балбеска отлипает от Мясника с ликующим воплем:

— Ну, возьмите меня-а-а-а!

И поджигает оставшиеся розы. Алапардьим прыжком налетая на Яниста, который только-только вырвался от Грызи и ещё не успел отдышаться.

Ахи толпы, возмущённые окрики дружинников. Морковка трепыхается, как заяц, пойманный в силки. Грызи малость озадаченно взирает на трепыхания. Мясник плотоядно — на Грызи. Говоряще скалится, показывая, что он совсем не прочь поменяться.

— О да-а-а-а, сладенький!

А это уже Конфетка бросается в прорыв. Закрывая Грызи грудью. И остальным, чем она прилипает к Мяснику — тоже. Эти двое изображают такое, что зеермашное море внизу визжит, орёт, местами разбегается. Кто-то требует охрану. У нас мало времени.

Грызи и Пухлик опираются друг на друга. И смотрят на обе парочки с примерно одинаковым выражением. Желания развидеть вообще всё в принципе.

Жрец смущённо покашливает у меня над ухом. Он смотрит, как Балбеска пытается поглотить малинового Морковку.

— Янист писал, что весной в питомнике… довольно напряжённо.

— Преуменьшил.

Мясник и Конфетка выглядят, будто сейчас перейдут в горизонтальное положение. Морковка выглядит, будто сейчас уйдёт под землю. Вместе с Балбеской. Которая выглядит собой в зелёных перьях. Грызи и Пухлик выглядят так, будто у них сейчас взорвутся головы.

— Помогай нам Единый, — подытоживает Найго.

Единый помогает, а может, Морковка просто вырывается слишком отчаянно. Балбеска оставляет жертву и выходит вперёд. И три секунды смотрит на зеермашное море внизу. Море внизу орёт, визжит, местами разбегается. А местами — застыло с разинутыми ртами.

Тогда Балбеска возносит руки кверху жестом опытной жрицы. Зелёные перья. Отсветы огня. Перекосившаяся шляпка. И почти официальный тон.

— Выпускайте бешеных шнырков!

И тут начинается такое, что словами не описать.

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

Хаос, сумбур, сумятица, неразбериха.

Слова падают во мне. Прыгают, как сердце в горле, пока я стою на сцене под взглядами — нет, нет! — моей невыносимой и учителя Найго, и губы жжёт непрошенный поцелуй, а насмешка, исходящая от Нэйша, почти ощутима на коже.

Дурной сон.

Кошмар.

Фигура, из-под зелёной шляпки которой норовит выплеснуться и взвиться буйное пламя. Колыхание зелёных перьев, вознесённые руки. Отсветы пламени от горящих роз. Глупая фраза про бешеных шнырков, в ответ которой звучит согласный визг с разных сторон площади. Больше дюжины голосов — это те самые хулиганки из Ордена Огненной Чайки. Что они будут делать? Из-за толпы не увидеть, но видно, что люди шарахаются, начинают покидать площадь…

Безумие.

— Хватайте всех, кто не свалил! — после финальной фразы Кани прыгает со сцены едва ли не на головы подбежавшим мужчинам с повязками — видимо, то самое нравственное ополчение. За Кани отправляются Мелони, Гроски, Нэйш, и я пытаюсь поймать взгляд Гриз — как-то объясниться, хотя бы взглядом попросить прощения за этот возмутительный аморальный балаган, в который мы оказываемся втянуты…

Но Гриз в компании Аманды уже спускается с левой стороны сцены, а мою руку стискивает выше локтя рука учителя.

— Быстрее, к основной арене.

Катастрофа.

Окунаемся в крикливый, возмущённый водоворот. «Что они делают, эти безобразники!!» — «Куда смотрят власти⁈» — «А вот в наше-то время…» — «А можно я ещё посмотрю⁈» — «Что-о-о-о⁈» Негодование, возмущение пропавшими деньгами, и «Какая непристойность!» и «В жизни не могла такого представить!» — но страха или паники в голосах и лицах мало. Ну конечно, это же Раккант, здесь все привыкли, что сейчас всё будет улажено согласно Кодексам, и потому они не бегут, а чинно стремятся вон с площади, выводят прежде всего детей, девушек, да ещё уходят жрицы и воспитательницы приютов, жёны утаскивают мужей, и чьи-то голоса там, за гулом толпы, призывают уходить, спокойно и не толпясь…

— Теперь я лучше понимаю твои письма о питомнике, — мимоходом замечает учитель Найго. — Действительно… интересные люди.

Мимо нас с воплем «Долой дебильные кодексы!» пробегает девица из Огненных Чаек. Без шляпки, шарфика и перчаток и с расшнурованным корсажем. Девица на бегу разбрасывает листовки — наверное, неприличные. За ней в суровом молчании бегут четверо с повязками на руках и с одеялом — чтобы прикрыть наготу. Я глубоко вдыхаю, чтобы попробовать принести учителю извинения за… даже не знаю, с чего начать.

— Янист. Я служил при дворе. Слухи о тамошней добропорядочности