Шрифт:
Закладка:
«Помнит, не помнит?» – почему-то мелькнуло в голове.
– Святейший Владыко, благословите, – прерывающимся голосом пробормотал он, склоняя голову.
Патриарх сам шагнул к нему навстречу.
– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа… Как тебе служится, отец Иоанн?
«Помнит!» В глазах Патриарха были искреннее внимание и участие.
– Благодарю вас… – «Ну, не молчи, не молчи! Спроси!..» – Ваше Святейшество… скажите, как поступать, когда внешние и внутренние смутьяны требуют хождения вослед их?
Выговорил («Не то! Сумбурно, он не поймет!») – и умолк, боясь поднять глаза. А Патриарх, казалось, все знал и без этих слов. Его лицо затуманилось, он тяжело вздохнул, крепче стиснул в ладони жезл.
– Что я дал тебе при рукоположении?
– Служебник…
– Так вот. Все, что там написано, исполняй, а все, что находит за сим, – терпи. И спасешься.
Патриарх еще раз осенил его широким крестом и, повернувшись, скрылся внутри автомобиля. Мягко щелкнула закрытая иподиаконом дверца. ЗИС еле слышно заурчал и отъехал от ворот Введенского кладбища…
Москва, апрель 1950 года
…После того, как отец Иоанн снял в Измайлове комнату рядом с храмом, у себя в Большом Козихинском он появлялся нечасто – только когда нужно было забрать оттуда нужные для написания диплома книги. Тем не менее его маленькая комнатка всегда была прибрана и протоплена: этим занимались «Марфа и Мария», Матрона Ветвицкая и Галина Черепанова; да и сын Матроны Георгиевны, Леша Ветвицкий, которому уже исполнилось 17, славный парень, тоже стремился помочь как мог. А в последнее время все больше времени батюшка проводил именно здесь, еще в довоенном своем обиталище. Во-первых, нужно было закончить диплом, а всех книг в Измайлово не перетаскаешь; а во-вторых, в доме напротив жил один из любимых преподавателей отца Иоанна в академии, Анатолий Владимирович Ведерников, читавший курс истории русской богословской мысли, – и многие свои идеи батюшка «обкатывал» в вечерних разговорах с соседом, чьего сына недавно венчал…
Старенький, купленный с рук «Ремингтон», стопка свежеотпечатанных страничек слева от него; на верхней – заголовок: «СОЧИНЕНИЕ студента III курса МДА священника И. Крестьянкина по истории Русской Церкви на тему: Преподобный Серафим Саровский чудотворец и его значение для русской религиозно-нравственной жизни того времени». Копирка – фиолетовая, «забитая» многократно сделанными копиями. И даже найденная Матроной Георгиевной Бог весть где специальная «замазка», которой можно аккуратно замазывать опечатки, а поверх впечатывать нужную букву. Ноют от напряжения кисти рук, болит затекшая шея… Ну что ж, немножко помедлим и начнем снова. Не терпится, не терпится внести очередную правку, перенести мысль из рукописи в машинопись…
Сколько еще осталось таких вот свободных часов и минут?.. Совсем недавно соученик по академии Толя Мельников передал ему ненароком услышанный разговор в Богоявленском соборе. «Крестьянкина сдавать надо», – сказал тогда один из собратьев. «Сдавай только после Вознесения, а то сейчас его заменить некем», – был ответ… Вознесение в этом году – 18 мая… А отец настоятель уже вполне откровенно пригрозил в разговоре: «Много молодежью занимаешься. Вот отправлю тебя отдыхать на Лубянку…»
Ну, отец Олег пусть делает свое дело, а мы будем делать свое.
Размявшись, отец Иоанн снова уселся на скрипучий стул и опустил пальцы на клавиатуру «Ремингтона». Придвинул поближе раскрытое на 56-й странице «Сказание о жизни старца Божия иеромонаха Серафима» петербургского издания 1913 года. Заглядывая в книгу, сверяясь с цитатой, начал медленно печатать:
«…Если бы ты знал, какая сладость ожидает душу праведного на небеси, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы самая эта келия наша была полна червей, и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы не лишиться той небесной радости, какую уготовал…»
И тут раздался короткий, властный звонок в дверь квартиры. Отец Иоанн чуть помедлил и допечатал:
«…Бог любящим Его».
В дверь квартиры номер 1 дома 26 по Большому Козихинскому переулку коротко позвонили. Открыла жиличка, проходившая в то время по коридору. И чуть не присела, увидев трех молодых людей плотного телосложения в штатском и растерянную дворничиху.
– Здравствуйте, – вежливо кивнул старший, предъявляя удостоверение. – Министерство государственной безопасности… Крестьянкин Иван Михайлович у себя?
– У себя, – еле пролепетала женщина. – Печатает…
– Вот и хорошо, что печатает, – кивнул пришедший, отстраняя жиличку и входя в коридор коммуналки.
На стук в дверь комнаты открыли быстро. Темноволосый невысокий священник лет сорока на вид доброжелательно, без всякого удивления смотрел на незваных гостей. Похоже, он только что встал из-за пишущей машинки: рядом с ней лежала стопка отпечатанных листов, рядом была раскрыта толстая книга.
– Гражданин Крестьянкин Иван Михайлович?.. Постановлением Особого совещания МГБ СССР вы арестованы, вот ордер на арест и обыск помещения, – будничной скороговоркой произнес старший группы и обернулся в коридор, куда уже начали выползать заинтересовавшиеся соседи: дядька в накинутом на плечи поношенном кителе со следами погон, толстая тетечка в халате, другие. – Граждане, необходимы понятые. Двое. Это недолго, пройдемте…
…Обыск шел третий час. Казалось, что тут можно искать, в крохотной старомосковской комнатке, бывшем гостиничном номере, где когда-то, наверное, останавливались купцы средней руки?.. Но – искали. Ведь одних только книг нашлось 347. Большинство – старинные, с «ятями», крестами на обложках. И каждую тщательно пролистай, переверни, встряхни, проверь переплет. То же с иконами. Снимали со стен, шарили за окладами, тщательно читали надписи, сделанные на обороте. Собственно, ничего, кроме книг и икон, в комнате и не было. Старший группы – он был в звании лейтенанта, – несмотря на молодость, присутствовал уже при десятках таких обысков. Конечно, сослуживцы рассказывали ему, что с довоенной порой, с 37-м годом, то, что происходило сейчас, сравнить было нельзя: «брали» намного меньше. К тому же и живых свидетелей тех дней в органах практически не осталось: все «ежовцы» кончили свои дни у той же расстрельной стенки в 38-м, 39-м и 40-м, а возглавивший НКВД Лаврентий Павлович Берия и теперь был у власти. Но какая разница, больше или меньше?.. Важно то, что все, к кому приезжает «черный ворон» (так по традиции продолжали называть машину, приходившую за арестованным, хотя теперь это были обычные, а никак не черные, «Победы») – враги народа. Классовая борьба будет обостряться по мере того, как укрепляется социалистическое государство – это аксиома. Вот и лютуют последние враги Советской власти: изменники Родины, низкопоклонники перед
