он в церкви села Измайлово в августе месяце 1948 года проделывал какие-то движения с чашей в руке над женщиной средних лет, которая была больна. Своими молитвами он как бы исцелял ее от болезней. При этом в церкви верующих не было. Часто в церковь приезжают неизвестные лица и спрашивают, в том числе и у меня: «Где тут батюшка Иван, который бесов изгоняет». Причем, к Крестьянкину, как к «прозорливому», неоднократно в 1949 году приезжала неизвестная мне женщина из города Ленинграда. Во время служб в церкви Крестьянкин делает какие-то особые неестественные движения руками, поднимает кверху голову, читает с особой интонацией молитвы и этим всем воздействует на верующих, в частности, на малоустойчивую молодежь, разжигая религиозный фанатизм. Кроме того, мне известно от сослуживцев, что Крестьянкин совершает нелегальные обряды крещения на квартире у проживающей на Первомайской улице (в селе Измайлово) схимонахини Марии. У нее он крестит взрослых женщин и девушек.

Показания отца диакона гласили:

– В начале февраля месяца 1950 года, читая проповедь о «блудном сыне», Крестьянкин в моем присутствии в церкви села Измайлово перед верующими высказал клевету на советскую действительность. Он сказал примерно так: «Братья и сестры! Блудный сын, уйдя от отца, вынужден был жить и питаться вместе со свиньями потому, что ему нечего было есть. Нам, братья и сестры, положение блудного сына должно быть понятным, ибо мы все в наше время в период войны переживали то же самое. Мы на войну отдавали все, все свои тряпки, даже последнюю рубашку. Нам же продавали одну картошку и ту по дорогой цене, и мы вынуждены были, как блудный сын, питаться ею». 19 февраля 1950 года в той же церкви села Измайлово, также в моем присутствии, читая проповедь о «прощеном воскресении», Крестьянкин снова высказал антисоветские измышления: «Наши дети перестали верить в бога, не слушаются своих родителей, стали распущенными и развращенными. Все это потому, что сейчас время такое, что детям прививается безбожие». Других антисоветских измышлений со стороны Крестьянкина я не помню.

Когда батюшка услышал эту сухую, монотонную писанину, зачитываемую ровным казенным голосом, ему показалось, что земля уходит из-под ног. О роли отца Олега в своей судьбе он уже знал точно, но остальные?.. Ведь отношения с сослужителями в храме были вполне дружеские. За что же, почему?.. Кстати, самого отца Олега следователь, зачитывавший показания, так и не упомянул: видимо, его решили «не светить» в деле, хотя его роль в «посадке» отца Иоанна наверняка была главной…

И начались допросные мытарства. Водили на допросы обычно ночью, перед этим кормили селедкой, а пить не давали. Мучением было видеть, как следователь неторопливо, со вкусом – нарочно – наливает себе воду из графина, неторопливо пьет… И так же неспешно, со вкусом – а куда торопиться?.. – выпытывает: что еще антисоветского содержали проповеди?.. Ничего?.. Да как же ничего, если вы обвиняли наших женщин и девчат в развратном поведении. Знаете, как это называется? Клевета на советскую действительность. А кто вам помог изготовить пиротехническое изображение Христа на Пасху прошлого года?.. Сами сделали, никто не помогал?.. Вранье!.. Говори, вражина!.. И слепящий свет настольной лампы прямо в измученные, опухшие от бессонных ночей глаза.

Во второй половине июня, видя, что следствие затягивается, Жулидов получил от начальства установку выбить из подследственного показания любыми способами. Бил отца Иоанна и он сам, и его подручные. Били зверски: резиновыми палками, железками, завернутыми в газету, да и простым молотком. Этим молотком Жулидов лично переломал батюшке пальцы на левой руке. Бил и по голове, правда, не со всей силы: видимо, все же боялся убить. Когда ломали пальцы, боль была невыносимо острой, и отец Иоанн кричал – но кричал не то, что хотели бы слышать истязатели, и не то, что обычно кричали истязаемые люди. А слова, которые помогали ему всегда и при всех обстоятельствах:

– Господи Иисусе Сыне Божий, спаси и помилуй мя грешного!

Молитва приводила следователя в еще большую ярость. Жулидов, вспотевший, красный, с налившимися кровью глазами, тряс лежавшего на полу окровавленного священника за плечи, таскал за волосы и бороду.

– С кем из священников вел антисоветские разговоры?.. Говори, сука!.. Сергей Орлов?.. Братья Москвитины?.. Как был связан с Виктором Жуковым и Порфирием Бараевым?.. Говори, тварь!!!

– Господи Иисусе Сыне Божий, спаси и помилуй мя грешного…

– Как был связан с митрополитом Николаем Ярушевичем?

– Господи Иисусе Сыне Божий, спаси и помилуй мя грешнаго, – отвечал он разбитыми в кровь губами…

Не добившись ничего побоями, перешли к конвейеру. Это означало, что ему не давали спать на протяжении нескольких суток, а следователи за столом менялись. Один орал и стучал кулаком, выхватывал из кобуры пистолет и с маху тыкал им в лицо; другой, наоборот, был вежлив, предлагал чаю, еды, указывал на диван – «вы подпишите только все, что нужно, и сразу ляжете спать!» Среди следователей мелькал и Жулидов, который был то таким, то этаким. Но все это плыло мимо сознания. Постепенно отец Иоанн научился спать с открытыми глазами, просыпаясь только от ора в ухо: «Не спать! Ты что сюда, мать твою, отдыхать пришел?!!!»

На этих допросах он тоже не назвал никого. И ничего не подписал.

Так продолжалось до 1 июля. В тот день его неожиданно вызвали из лубянской камеры с вещами и перевезли в Лефортово. Там допросы продолжились, но уже без применения силы: видимо, следователь снова решил сменить тактику.

…Когда конвоир впихнул отца Иоанна в кабинет, Жулидов что-то писал за столом, не обращая на него внимания. Так прошло минут пять. Наконец капитан отложил перо в сторону, полюбовался на дело своих рук и устало обратился к подследственному:

– Ну что, Крестьянкин, не надоело запираться?

– Что тут ответить, гражданин следователь? Тут как в детской игре: да и нет не говорите, черное и белое не называйте…

Жулидов нахмурился.

– Игра-а?.. Значит, для тебя все, что происходит – игра?.. Ну ничего, сейчас мы на тебя посмотрим, как ты заиграешь. – Повернулся к конвоиру и бросил: – Пригласите свидетеля.

Открылась дверь кабинета, и отец Иоанн увидел… второго священника измайловского храма. Того самого, показания которого зачитывали ему еще на Лубянке. Того самого, кто оклеветал его, назвав антисоветчиком, кто солгал, сказав, что отец Иоанн выдает себя за прозорливца и святого человека…

Войдя в комнату и увидев отца Иоанна, он сделал инстинктивное движение назад. Словно хотел сбежать с этой Голгофы. Но разве сбежишь?.. На щеках священника зардели красные пятна, на лбу мгновенно проступил обильный пот.

Жулидов так и впился взглядом