Ничего лишнего, настраивающего на приятное безделье и милую болтовню. Рабочий стол, стол для совещаний, кресла, книжные шкафы, портрет Сталина, трофейный радиоприемник «Тефага», большие напольные часы, тоже явно трофейные, в углу. Все. А что еще нужно для работы?..

– Здравствуйте, садитесь. – Георгий Григорьевич Карпов привстал из-за стола, поздоровался со священником легким кивком головы и резким жестом указал на кресло. – Чаю или кофе не предлагаю, тороплюсь, признаться…

– Конечно, конечно, – кивнул отец протоиерей, – дела. Государственные дела.

– Ну, одно из этих дел мы с вами прямо сейчас и постараемся решить, – бегло улыбнулся Карпов, снова усаживаясь за стол. – Пожалуйста, расскажите, как вы оцениваете деятельность вашего подчиненного, священника Крестьянкина.

Внутри у отца Олега все похолодело. Он понял: от того, как именно он ответит сейчас, зависит вся его дальнейшая карьера, а возможно – и жизнь.

Когда летом этого года его назначили настоятелем Христорождественского храма, отец Олег понял, что это – неспроста. Храм уже пару лет числился на заметке у Совета как «слишком популярный» у народа, в основном благодаря деятельности иерея Иоанна Крестьянкина. Поэтому с самого начала своего настоятельства отец Олег попытался внушить сослужителю, что его активность ни к чему хорошему для него не приведет. Беседовал, убеждал. И даже намекал, что среди прихожан есть разные люди, в том числе и антисоветских убеждений, и их не мешало бы брать, что называется, на карандаш. Но быстро понял, что в этом деле отец Иоанн ему не помощник. И народ продолжал валом валить в измайловский храм на его проповеди. А неизменная доброжелательность, легкость на ногу и солнечный, лучистый взгляд сослужителя как-то незаметно начали отца Олега попросту раздражать. На фоне радостного, полного сил, доброты и сострадания к людям отца Иоанна сам он казался себе воплощением греховности, суетности и корыстолюбия. И даже дальнейшие планы – а храм в Измайлове он рассматривал только как промежуточную ступень в своей карьере – начинали почему-то видеться ему мелкими, гадкими и убогими. А это раздражало еще больше.

Но все же откровенного зла отцу Иоанну он не желал. Ну, юродивый, жизнь кладет на алтарь, крутится круглые сутки в храме – ну и Бог с ним. Из вопроса Карпова отец Олег, как опытный «сиделец», прошедший через лагеря еще в начале 1930-х, мгновенно понял: Крестьянкина собираются брать. Ну, если не сейчас, то в будущем, а сейчас его будут плотно «вести» и потому набирают информацию. А может быть, и «ведут» уже, и цель разговора – проверить его самого. Поэтому главное сейчас – не навредить ни ему, ни в первую очередь себе. Отвечать сдержанно, выверенно, без лишних эмоций. Только так можно вывернуться и сохранить лицо.

– Отца Иоанна я знаю с июля этого года, – неторопливо заговорил он. – Он известен мне как человек благочестивый, всецело преданный своему храму. Пользуется любовью и уважением и прихожан, и сослужителей. Служит благоговейно. Политикой не интересуется, антисоветских высказываний никогда не допускал… Смело можно назвать его одним из самых уважаемых в Москве молодых священников.

Отец Олег умолк. Степенно погладил небольшую бородку и выжидательно смотрел на Карпова.

– Знаете, мне горько это вам говорить, – после небольшой паузы произнес Карпов, – но вы сейчас со мной были не вполне искренни… Вот у меня лежит на столе сообщение о пасхальном крестном ходе, в ходе которого верующим было продемонстрировано пиротехническое изображение Христа. Инициатором чего был Крестьянкин. Событие наделало много шуму, и не только в кругах верующих… Почему вы умолчали об этом?

– Так ведь… так ведь это было на Пасху, а я на Пасху еще не был настоятелем храма Рождества Христова.

– И о случае этом не знали? – уточнил Карпов.

– Не знал.

– Странно… Такой нашумевший случай, вся Москва об этом говорила… А вы в этот храм пришли через два месяца – и не знали ничего. Очень странно… А то, что к Крестьянкину приезжают люди из других городов, вы тоже не знаете?

«Ведут, – понял отец Олег. – Плотно ведут. И давно». Значит, теперь главное – идти в несознанку. Мол, ничего не знаю, ничего не ведаю. А то пришьют пособничество, назовут сообщником…

– Н-не знаю. – Голос предательски дрогнул, и Карпов даже улыбнулся у себя за столом. Отец Олег это заметил, отчего голос задрожал еще больше. – Н-ну, а как же я узнаю об этом? На людях-то не написано, местные они или из других городов. Прихожан в храме много, всех не упомнишь…

– А что к Крестьянкину после служб подходят молодые люди и расспрашивают, правильно ли верующему человеку состоять в комсомоле?.. Об этом вы тоже впервые слышите?.. А то, что он крестил девочку – дочь видного министерского работника?.. А что в проповедях называл поведение советских женщин и девушек развратным и говорил, что у нас везде ложь, обман и предательство?.. А что общается и дружит с Виктором Шиповальниковым, который принял сан в оккупированной румынами Одессе, в 1944-м эвакуировался вместе с оккупантами в Румынию, а год спустя получил срок за измену Родине?..

Георгий Григорьевич смотрел на отца Олега устало. К Крестьянкину лично он никакой неприязни не испытывал – он для него был всего-навсего пешкой в огромной околоцерковной машине, которой его, в то время полковника госбезопасности, поставили руководить в 1943-м. Какое-то время даже присматривался к нему, полагая, что этот явно талантливый, яркий человек может быть чем-то полезен. Именно поэтому направил в измайловский храм когда-то видного ученого, вздумавшего отпеть своего старшего брата. Иной священник, польщенный такой честью, понял бы, что на него сделана ставка, начал бы как-то проявлять себя, пошел бы на сотрудничество… Но со временем стало понятно: ничем этот самый Крестьянкин полезен быть не может. А вот вред принести способен, и вред немалый. Докладные о лицах, которые ехали к нему из других городов СССР, уже можно было подшивать в отдельную папку. Слишком уж популярным становился этот священник с московской окраины. А кому это надо, спрашивается?.. Тем более теперь, когда вышло секретное постановление ЦК «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды»?.. Предупредили: взяли Виктора Жукова и Порфирия Бараева, сослали обоих в Канск, в Сибирь. Другой бы на месте Крестьянкина понял, что к чему, притих бы, затаился. А этот – нет. Не понял намека. Или не захотел понять…

А отец Олег между тем испытывал испугавшую его самого внезапную злобу на сослужителя. Дурак, ну и дурак же!.. Ведь говорил же об этом с ним. Зачем лезть на рожон, для чего?.. Чтобы сожрали тебя и не поморщились?.. Помимо воли эта злоба отразилась на его лице, и это тоже