не укрылось от внимания Карпова. Досадуя на себя, отец Олег поджал губы и замолчал. «Буду молчать, – решил он про себя. – Пуганые мы, знаете ли».

– Ну что, не хотите мне помочь? – улыбнулся Карпов добродушно. – Сидите и думаете: не отдам вам Крестьянкина, вам надо, вы и занимайтесь, а у меня своих дел хватает?..

Отец Олег молчал с замкнутым выражением лица. Карпов выбрался из-за стола, прошелся по кабинету. Остановился перед большим настенным календарем, где были отмечены, кроме светских, и церковные праздники.

– Часто ли вы думаете, в какой год мы с вами живем сейчас? – негромко проговорил Карпов, глядя на календарь. – А ведь это год 1949-й. Год 70-летия со дня рождения товарища Сталина. Все прогрессивное человечество отметит вскоре юбилей вождя. А это означает, что все мы, понимаете, – все должны, обязаны работать для блага нашей Родины буквально на пределе своих сил. Да, война с оружием в руках окончена, но война тайная, война, где не гремят выстрелы, продолжается всегда. Вы ее называете «невидимая брань», верно?.. Вот мы с вами и есть бойцы на фронте этой самой невидимой брани. Вы по-своему, а я по-своему. Но мы с вами – по одну сторону баррикад. А по другую сторону – алчность, злоба, лютая ненависть, которую питают к нам капиталисты всего мира. И враги православной веры, кстати.

Карпов перевел дыхание, задумчиво кивнул головой, словно отвечая себе самому на важные мысли.

– Буду с вами откровенен, отец Олег, – он неожиданно обратился к священнику именно так, «отец…». – Мы возлагаем на вас очень большие надежды. Да, сейчас в Церкви есть ряд крупных фигур, которые, можно сказать, являются ее столпами. Тот же протопресвитер Колчицкий, к примеру… Но, увы, все мы не вечны, а время идет, и нужно ему соответствовать. Вы нам известны как человек гибкий, способный воспринять все требования момента… Поэтому подумайте хорошо. Вам предстоит огромный фронт работы. Да, на Всеправославном Совещании год назад мы отказались вступать во Всемирный Совет Церквей, так как эта проамериканская организация глубоко нам чужда. Но никаких постоянных величин в политике, как вы знаете, не существует. Сегодня чужда, а завтра, глядишь, там сменится руководство, придут новые, прогрессивные люди – и нужно будет выстраивать с ними отношения. Кто этим займется?.. Вы даже не представляете себе, как мало кадров, на которых я мог бы положиться со спокойной душой…

Карпов снова задумчиво покачал головой. Отцу Олегу показалось даже, что в уголке глаза Георгия Григорьевича взблеснула слеза.

– Поэтому еще раз говорю вам: подумайте. Вы же умный, опытный человек. А сейчас – запираетесь, хитрите, зачем-то выгораживаете Крестьянкина…

– Но Крестьянкин действительно один из самых уважаемых в Москве… – начал было отец Олег и осекся, увидев, как стремительно менялось выражение лица Карпова.

– Послушайте, ну как вы не понимаете… В создавшейся сейчас международной обстановке – я имею в виду не только церковные дела, но и клику Тито – Ранковича, и Грецию, и Болгарию, и прочее – мы просто обязаны быть уверены в чистоте наших рядов. В том, что с проповедью к народу обращается тот, кто надо. И в проповеди этой прозвучит то, что должно прозвучать. А не то, что взбредет на ум проповеднику. Кому служит Крестьянкин?

– Господу Богу нашему Иисусу Христу, – подавленно буркнул отец Олег.

– Правильно, – удовлетворенно кивнул Карпов. – А нужно, чтобы он служил еще и Советскому государству. И в первую очередь – Советскому государству, а уж потом Христу. Вот как я: вы же не можете сказать, что я в первую очередь служу Совету по делам Церкви и лишь во вторую – Советской власти?.. Так же и с вами. Можете ли вы поручиться в том, что Крестьянкин – целиком и полностью наш, советский человек?.. Откровенно признайтесь: не можете.

Отец Олег мрачно молчал. Карпов медленно покружил вокруг него, неслышно ступая по ковру.

– Как ваш автомобиль поживает? – неожиданно спросил он.

– Что? – испуганно спросил отец протоиерей.

– «Победа» ваша, спрашиваю, как себя чувствует?.. Личные автомобили есть в Москве только у двенадцати священников, включая Патриарха и митрополита Николая. И у некоторых священников – трофейное барахло, «Москвичи» и даже оставшиеся с фронта «Виллисы». А у вас – «Победа», красавица… И с жилищными условиями все хорошо, верно?.. И у детей ваших все хорошо?.. Сколько вашей Марианне, двенадцать?..

Отец Олег испуганно сглотнул воздух. Карпов продолжал неслышно расхаживать по кабинету.

– Видите, как справедлива и мягка Советская власть, – после паузы проговорил он, глядя в сторону. – Все она вам простила. И происхождение – отца-священника, служившего у белых в Гражданскую. И обновленчество, в котором вы упорствовали аж до 46-го года, до смерти этого шута горохового Введенского. И вашу измену начала 30-х простила…

– Но я же… я же искупил вину тогда!.. В Дмитлаге!.. – взволнованно воскликнул отец Олег.

– Не надо волноваться. Я помню, где вы сидели и сколько. И сколько еще могли бы сидеть… если бы было нужно.

В кабинете воцарилась тишина. Только трофейные часы злобно отстукивали что-то в углу. Вечность, почему-то мелькнуло в голове у отца Олега.

– Я все понял, товарищ Карпов, – пробормотал он, сам не слыша своего голоса. – Постараюсь собрать интересующую вас информацию о Крестьянкине в ближайшее время. И предоставлю лично вам.

– Ну вот и хорошо, – покладисто кивнул Карпов. – Я очень рад, что мы с вами поняли друг друга. Умные люди договориться смогут всегда. А в том, что вы – умный человек, сомнений у меня не было. В конце концов, дураков ведь в священниках не держат, верно?..

И Георгий Григорьевич издал неожиданно высокий, даже с некоторым привизгом хохоток, от которого сердце отца Олега окончательно заледенело.

Москва, февраль 1950 года

Внутренний двор храма Иоанна Воина на Большой Якиманке запрудила огромная толпа людей. Из-за оттепели люди стояли по щиколотку в холодной воде, но никто не обращал на это внимания. Старые, молодые, женщины, мужчины… Казалось, вся православная Москва съехалась проститься с одним из любимейших своих священников. Ушел из жизни многолетний духовник отца Иоанна – отец Александр Воскресенский…

Снаружи стояли те, кто не смог протиснуться в сам храм. Сама старинная церковь также была заполнена до отказа. Рядом с гробом стоял рослый, стройный мужчина в шинели с погонами полковника авиации, по щекам которого бежали скупые слезы. Это был сын отца Александра – ближайший помощник Сергея Павловича Королева, Леонид Воскресенский. Другой его сын, Георгий, руководил церковным хором.

Отпевание возглавлял Патриарх Московский и всея Руси Алексий. Рядом с ним, как всегда, величественно высился митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич). Когда