– В чем дело, Райли?

Из экипажа вышла дама. На ней был черный шелковый итонский костюм, очень модный, и черная шляпка с пером.

– Тут женщина торгует без лицензии, миссис Арнольд. За ними глаз да глаз нужен… Убирайтесь-ка отсюда.

Он положил руку на плечо Селине и слегка подтолкнул. Селину всю, с ног до головы, охватила такая ярость, такая буря ненависти, что улица, экипаж, дама в шелках, лошади и полицейский поплыли, задрожав, у нее перед глазами. Это был гнев уважающей себя женщины, которая почувствовала на своем плече руку постороннего мужчины. Ее лицо побледнело. В огромных черных глазах вспыхнул огонь. Она как будто стала выше ростом, даже величественной.

– Сейчас же уберите руку! – ее дрожащий голос звучал отрывисто. – Как вы смеете меня трогать! Как вы смеете! Уберите руку!

Пылающие глаза на белой маске. Полицейский убрал руку. Кровь прилила к лицу Селины. Загорелая женщина с обветренной кожей, замученная тяжким трудом; густые волосы, закрученные в узел и заколотые длинной серо-черной шпилькой; широкая юбка, испачканная грязью от колес телеги; старые боты на изящных ножках; уродливая и мятая фетровая шляпа (наверное, мужняя) на голове; в руках кукурузные початки, морковь, редиска, пучки свеклы; женщина с плохими зубами и плоской грудью – но Джули все равно узнала ее по глазам. Посмотрев на торговку, она бросилась к ней, несмотря на свои шелка и шляпку с пером.

– О Селина! – закричала она. – Дорогая моя! Дорогая моя!

И зарыдала от ужаса и жалости. Джули обняла Селину вместе с ее морковкой, свеклой, кукурузой и редиской. Овощи упали и разлетелись по тротуару перед большим каменным домом Джули Хемпель Арнольд на Прери-авеню. Но, как ни странно, Селине, а не Джули пришлось утешать подругу, гладить ее по пухлому плечику в шелках и повторять, словно успокаивая малого ребенка: «Ну-ну, все хорошо, Джули. Все хорошо. Не плачь. И чего это ты вздумала плакать? Ш-ш-ш! Все хорошо».

Джули подняла голову в модной шляпке с пером, вытерла глаза, высморкала нос.

– Убирайтесь-ка отсюда! – сказала она полицейскому Райли, употребив те же слова, что и он, когда прогонял Селину. – Я сообщу о вашем поведении мистеру Арнольду, обязательно сообщу. А вы знаете, что это значит.

– Послушайте, миссис Арнольд, мэм, я просто исполнял свой долг. Откуда мне было знать, что эта дама – ваша подруга. Конечно, я… – Он оглядел Селину, телегу, измученных лошадей, увядшие овощи. – Ну откуда мне знать, миссис Арнольд, мэм!

– И почему это вы не могли знать? – заявила Джули, отринув всякую логику. – Очень интересно почему! Убирайтесь-ка!

Побежденный и обиженный полицейский убрался. Теперь уже Джули оглядела Селину, телегу, Дирка, измученных лошадей и увядшие остатки овощей.

– Селина, как же так случилось?! Что ты делаешь с этим…

Увидев нелепые боты Селины, она снова разрыдалась. Наконец и у Селины сдали нервы, и без того натянутые до предела. Она зашлась в истерическом хохоте, так что Джули даже испугалась.

– Селина, не надо! Пойдем со мной в дом. Над чем ты смеешься? Селина!

Дрожащим пальцем Селина указала на овощи, валявшиеся у нее под ногами:

– Видишь эту капусту, Джули? Помнишь, как я презирала миссис Тебит за то, что по понедельникам она всегда подавала нам на ужин вареную капусту?

– Что же тут смешного? Перестань смеяться, Селина Пик!

– Перестану. Уже перестала. Я смеялась над своим невежеством. В каждый капустный кочан уходят пот и кровь, здоровье и молодость. Зная это, невозможно презирать такую еду… Слезай, Дирк, пойдем. С этой дамой твоя мама дружила много-много лет назад, когда была еще девочкой. Тысячу лет назад.

12

Все сделать для Дирка. Все сделать для Дирка. Эта фраза повторялась в речи Селины все последующие дни. Джули Арнольд очень хотела забрать мальчика к себе в серый каменный дом, одеть, как лорда Фаунтлероя, и отправить в частную школу на севере Чикаго, куда ходили ее сын Юджин и дочь Полина. В этот период, когда Селина ощущала только усталость и неопределенность, Джули пыталась помочь ей, как двенадцать лет назад после трагической гибели Симеона Пика. Теперь она тоже призвала на помощь своего отца Огаста Хемпеля – человека, способного творить чудеса и готового потакать всем ее прихотям. Муж был отстранен с ласковым пренебрежением.

– Майкл годится, – сказала она в день их встречи, – если сказать ему, что делать. Он всегда все выполнит. Но думает и решает папа. Он у нас вроде генерала, а Майкл – капитана. Так вот, папа поедет завтра. И я, наверное, с ним. У меня собрание в комитете, но я легко могу…

– Ты сказала… ты сказала, что папа поедет завтра? Куда?

– К тебе. На ферму.

– Но зачем? Это маленькая овощная ферма в двадцать пять акров. И половина ее большую часть года покрыта водой.

– Папа придумает, что с ней делать, не беспокойся. Он немногословен, но решит, что можно предпринять, и все будет хорошо.

– Да ведь ферма в нескольких милях отсюда. Далеко. В Верхней Прерии.

– Знаешь, если ты смогла добраться сюда на тех лошадях, Селина, то думаю, что мы с папой как-нибудь уж доберемся на наших серых рысаках, которые делают одну милю в три минуты или три мили в одну минуту, точно не помню. Кстати, можно поехать на автомобиле, хотя папочка его не любит. В нашей семье один Майкл обожает на нем гонять.

В Селине заговорило нехорошее чувство, некая разновидность гордости.

– Мне не нужна помощь. Правда, не нужна. Джули, дорогая, это только сейчас дела у нас идут неважно. Раньше все было иначе. Мы прекрасно справлялись. Первюс и я. Но когда Первюс умер так внезапно, я испугалась. Ужасно испугалась. За Дирка. Я мечтала, чтобы у него все было. Все самое лучшее. Я хотела, чтобы его жизнь была прекрасной. Ведь жизнь может быть такой отвратительной, Джули. Ты даже не представляешь. Просто не представляешь.

– Так поэтому я и говорю: мы едем завтра, папа и я. У Дирка все будет прекрасно. И мы об этом позаботимся.

– В том-то и дело, – возразила Селина. – Я хочу все сделать для него сама. Я могу. Я хочу дать ему все сама.

– Но это эгоистично.

– Вовсе нет. Просто я хочу дать ему все самое лучшее.

Вскоре после полудня Верхняя Прерия, услышав непривычный рев мотора, бросилась к окнам или выбежала на веранду, чтобы лицезреть, как Селина де Йонг в мятой фетровой шляпе и Дирк, бешено размахивающий своей соломенной шляпой, едут по Холстед-роуд к ферме де Йонгов в ярко-красном автомобиле, насмерть перепугавшем все встреченные по дороге фермерские упряжки.