Вниз по Уобаш-авеню. Над их головой грохочут поезда, мчащиеся по надземной железной дороге. Лошади боятся, они не привыкли к реву и шуму транспорта, они встают на дыбы и кидаются в сторону, несуразно-угловатые в своих движениях. Дурно одетая фермерша и загорелый мальчик в шаткой колымаге с овощами, такой нелепой и неуместной в этом каньоне с булыжной мостовой, магазинами, конками, подводами, экипажами, велосипедами и пешеходами. Ужасно жарко.

От восторга и удивления мальчик вытаращил глаза.

– Уже скоро, – сказала Селина. На ее подбородке под кожей проступили побелевшие мышцы. – Уже скоро. Прери-авеню. Высокие роскошные дома, лужайки, все тихо.

Она через силу улыбнулась.

– Мне больше нравится дома.

Наконец Прери-авеню. Поворот с Шестнадцатой улицы. Все равно что после бури попасть в штиль. Селина чувствовала себя измотанной и разбитой.

Бакалейные магазины стояли рядом с Восемнадцатой и другими поперечными улицами – Двадцать второй, Тридцать первой, Тридцать пятой. Они проезжали большие каменные здания Прери-авеню 1890-х. Большие и маленькие башни, карнизы и купола, горбатые оранжереи, порт-кошеры и эркеры – здесь жили чикагские богачи, сделавшие свое состояние на свинине, пшенице и мануфактуре, на продаже того необходимого, что настойчиво требовал город.

«Мне тоже», – с улыбкой подумала Селина. Но тут к ней пришла другая мысль. Ее овощи, покрытые брезентом, были свежее, чем те, что продавались на близлежащих рынках. Почему бы не попробовать продать их здесь, предложив в эти большие дома? Если отдавать по розничной цене чуть меньше, чем у бакалейщиков в округе, за час можно заработать несколько долларов.

Она остановила свою телегу посреди квартала на Двадцать четвертой улице. Ловко слезла через колесо, передав вожжи Дирку. Ее лошадки хотели пуститься в галоп не больше, чем их деревянные собратья на карусели. Селина наполнила глубокую рыночную корзину самыми свежими и красивыми овощами и, повесив ее на руку, взглянула на дом, перед которым остановилась. Это было четырехэтажное здание из красновато-коричневого песчаника с уродливой высокой верандой. Под ее ступеньками находилась небольшая площадка и дверь для торговцев. Селина догадалась, что вход на кухню сзади, куда ведет дорожка. Но Селина не пошла на кухню. Перейдя тротуар, она спустилась по каменным ступеням на площадку под верандой. Посмотрела на звонок – медную дверную ручку. За нее нужно было потянуть, потом толкнуть вперед, и тогда в темном коридоре за дверью раздастся звяканье. Ничего сложного. Она взялась за ручку. «Тяни!» – говорила себе отчаявшаяся Селина. «Не могу! Не могу!» – кричали хором все чопорные и мрачные вермонтские Пики. «Ладно. Тогда умирай с голоду. И пусть у тебя заберут и ферму, и Дирка».

С этими мыслями она с силой начала дергать звонок. В коридоре задребезжал колокольчик. Потом опять и опять. В глубине дома послышались шаги. Дверь открылась, и в проеме появилась крупная скуластая женщина в переднике. Вероятно, кухарка.

– Доброе утро, – сказала Селина. – Не хотите ли купить свежих овощей прямо с фермы?

– Нет.

Кухарка уже было закрыла дверь, но потом снова открыла, чтобы спросить:

– Может, есть свежие яйца или масло?

Получив отрицательный ответ, она захлопнула дверь и заперла ее на засов. Селина, стоя с висевшей на руке корзиной, слышала, как ее тяжелые шаги удаляются по коридору в сторону кухни. «Ну, все в порядке. Ничего страшного не случилось, – сказала себе Селина. – Просто им не нужны овощи». Еще один дом, потом другой, потом третий. Сначала вверх по улице, затем вниз. Четыре раза она заново наполняла корзину. В одном из домов ей удалось наторговать на четвертак. В другом на пятнадцать центов. Двадцать здесь, почти пятьдесят там. «Доброе утро!» – всегда начинала она своим ясным и чистым выговором. Обычно на нее смотрели не слишком любезно. Но людям все же было любопытно, и они редко хлопали дверью у нее перед носом.

– Может, знаете хороший дом? – спросила одна служанка, работавшая на кухне. – Этот мне совсем не нравится. Мне платят три доллара. А в других домах дают и четыре. Вы не знаете хозяйку, которой была бы нужна хорошая прислуга?

– Нет, – ответила Селина, – не знаю.

В другом доме кухарка, заметив ее бледный, изможденный вид, предложила ей чашку кофе. Селина вежливо отказалась. Двадцать первая улица, Двадцать пятая, Двадцать восьмая. В кошельке уже набралось больше четырех долларов. Дирк устал, проголодался и чуть не плакал.

– Последний дом, – пообещала ему Селина, – самый последний. После этого едем домой. – Она снова наполнила корзину. – По дороге мы с тобой перекусим, и, может, ты ляжешь поспать под брезентом. Поднимем его над тобой, прикрепим к сиденью, как тент, и в два счета будем дома.

Последним оказался новый дом из серого камня, уже начавшего темнеть из-за дыма пригородных поездов, идущих вдоль озера по Центральной железной дороге Иллинойса, расположенной всего в одном квартале на восток. В этом здании были большие эркерные окна, широкие и сияющие, рядом лужайка со статуями, а позади – оранжерея. На окнах первого этажа висели шторы из настоящего кружева с плюшевыми портьерами. Весь участок был обнесен высокой железной решеткой, отгородившей и защищавшей его от остального мира. Селина взглянула на этот кованый забор, и ей показалось, что он не желает ее пускать. Было в нем что-то недоброе, угрожающее. Наверное, дело в том, что она устала. Последний дом. За час она заработала почти пять долларов.

– Всего пять минут, – сказала она Дирку, стараясь сделать свой голос веселым и радостным.

Селина набрала полные руки овощей, которые как раз собиралась положить в стоявшую у ног корзину, когда сбоку послышался чей-то голос:

– Так-так, а где ваша лицензия?

Селина обернулась. Рядом стоял полицейский. Она посмотрела на него с недоумением и подумала: «Какой он невероятно огромный и какое у него красное лицо».

– Лицензия?

– Да, вы меня прекрасно слышали. Лицензия. Где ваша лицензия на торговлю? Полагаю, она у вас есть.

– Лицензия? Нет. У меня ее нет.

Она все так же удивленно смотрела на него. Полицейский покраснел еще больше. Селина даже забеспокоилась. Ей, глупой, подумалось, что если он покраснеет сильнее…

– Что же вы тут делаете – торгуете без лицензии! Посадить бы вас за решетку! Ну-ка, убирайтесь отсюда и мальчишку забирайте. Только попробуйте попасться мне здесь еще раз!

– Что случилось, офицер? – раздался женский голос.

Элегантный открытый экипаж под названием «Виктория», запряженный двумя каурыми лошадьми в блестящей металлической сбруе. Селине на ум пришло слово «резвушечный», звучащее, конечно, странно и даже бредово. Резвушечная пара. Резвые лошадки презрительно смотрели на Селининых костлявых кляч, щипавших коротко подстриженную травку, которая росла в аккуратных квадратах между тротуаром и