– На самом деле у тети Ганны и ее мужа Ильи было трое детей, – с укором посмотрела на мужа Элеонора Леоновна. – В пятидесятом родились двойняшки – Георгий и Тамара. Жора говорил, что сестра свое имя терпеть не могла с детства, звала себя Марой, убрав первый слог. Сам он называл ее Марьяшей. Через три года после двойни на свет появилась Лида. При разводе родители решили, что Тамара останется с отцом. Почему так, Жора не знал. Может быть, тетушка Ганна думала, что не потянет одна троих детей. Но это мое мнение. Понять мать, добровольно отказавшуюся от ребенка, я не могу.

Жора скучал по сестре, им было уже по десять лет, когда их разлучили. Потом, когда вспоминал тот период, говорил, что новая мама, а Марьяша стала так называть жену отца, любила ее, как свою дочь. Наверное, девочка была обижена на родную мать за то, что та так легко отдала ее, поэтому и потянулась душой к чужому человеку. Впрочем, теперь это не важно.

После исчезновения отца и отъезда в неизвестном направлении его жены с Марьяшей, Жора и стал писать эти письма, – бабушка кивнула на стол. – Он подробно рассказывал о себе и Лиде, но никогда не упоминал мать. Но отправлять письма было некуда, он складывал их в стол…

Арбатов задумался. Из трех писем два написаны Георгием. Первое – при исчезновении отца. А во втором он обращается к сестре. И пишет о том, что ему поставили «безнадежный» диагноз…

– Я не успел прочесть все письма, но вот в этом он упоминает, что болен. Прочтите, – Денис подал его Элеоноре Леоновне.

– «Дорогая сестра, наконец сегодня я узнал свой диагноз. Болезнь моя безнадежна к выздоровлению. Может быть, хотя бы это известие подвигнет тебя на приезд к нам. Мы с Лидушей ни в чем перед тобой не виноваты, а матушке и отцу нашим уже бог судья. Ты о себе рассказала очень скудно, я хотел бы знать, родила ли ты ребенка? Да, я заметил, что ты беременна, хотя ты и пыталась это скрыть. Я пока выполняю твою просьбу: ничего не рассказываю Лидуше и нашим родным. Но прояви милосердие, приезжай к нам. Наш адрес старый, и номер телефона у тебя есть. Решение за тобой. Твой брат, – быстро зачитала она. – Да, я знаю это письмо. Жора писал Марьяше, когда лежал в больнице…

– Вот дурак! Это в каком году было писано, Элька? В девяностых? Помирать собрался! Я ему после три операции сделал, жив до сих пор! – вновь высказался Игнат Миронович.

– Да, в девяностом. Жора рассказал, что встретил Марьяшу случайно на рынке, узнал сразу, они очень похожи. Но она была ему не рада. Однако согласилась сходить в чайную там же, на территории рынка. В основном рассказывал он, на его вопросы сестра отвечала уклончиво. Когда спросил, куда они уехали с женой отца, ответила, что не помнит. Что помнит только, как жила в детском доме. Больше он от нее ничего не добился: она вдруг заторопилась, сославшись на то, что опаздывает на работу. На вопрос, где она служит, Марьяша не ответила. Когда она поднялась со стула, Жора заметил округлившийся живот. Он только успел написать телефон на салфетке и сунуть ее в карман плаща сестры. Она обернулась и попросила о встрече с ней никому не рассказывать. Обещала позвонить. Пока он расплачивался с официанткой, Марьяша скрылись в рыночной толпе. Жора терпеливо ждал звонка, но увы. Вскоре его с приступом увезли на скорой, в больнице он и написал это письмо. Он попросил Лиду сходить в то кафе, расспросить официантов: ему показалось, что Марьяша в этом заведении была не впервые. И, если он прав, и кто-то знает ее, передать это письмо сестре. Мы с Лидой ходили вместе, но без успеха. Письмо вернули Жоре.

А перед операцией, которую делал Игнат, Жора отдал нам весь свой архив.

– Что было в архиве, кроме писем?

– Да разные справки, ответы на запросы в разные организации: Жора собирался восстановить родословную семьи Скрипак. Но не успел ничего систематизировать, потому что резко обострилась еще одна его болезнь – рассеянный склероз. Он стал катастрофически терять зрение…

– Ему еще повезло, что первый звоночек прозвенел не в двадцать-сорок лет, как чаще бывает, а когда пожить успел. Плюс вовремя начатая поддерживающая гормональная терапия дала передышку. Жорка даже решил, что обманул болезнь, – перебив жену, прокомментировал дед Риты.

– А где сейчас эти документы? – вернулся к теме Арбатов, невежливо проигнорировав его замечание.

– Возможно, папка в его комнате лежит? Или у Лиды.

– Денис, в письме Динка упоминает папку, которую нашла в тайнике, помнишь? Наверняка это она!

– Возможно, – согласился Арбатов.

– А почему вы так интересуетесь прошлым семьи Дины? – спохватилась вдруг Элеонора Леоновна.

– Да! С какой-такой целью? – добавил дед Риты.

– Есть версия, что Дину убили из-за семейных ценностей, которые она хранила. Золотые украшения: кольца, колье, серьги… Их оценкой сейчас занимается эксперт.

– Они случайно были не в старинной шкатулке, инкрустированной кусочками шелка? На крышке – золотая корона и виноградная лоза?

– Да, бабуль. Динка почему-то оставила шкатулку мне. Хотя принадлежала она ее бабушке.

– Боже мой, какие фортели выкидывает судьба! Они вновь вернулись! Воистину ты шутник, господи! – удивленно воскликнула Элеонора Леоновна.

– Ну-ка, жена, с этого места поподробнее, – вдруг насторожился Игнат Миронович. – Что за цацки? Те самые Жоркины презенты?

– Угомонись… – небрежно кивнула бабушка Риты мужу и повернулась к Денису. – Украшений должно быть тринадцать. Да, это подарки Георгия мне, просто знаки внимания. После скандала, учиненного этим ревнивцем, – вновь кивок в сторону мужа, – я отдала украшения Лиде. Тем более, что они когда-то принадлежали тетушке Ганне. Лида всегда знала, что мать оставила их для жены Георгия. Поскольку я должна была выйти за него замуж…

– Черт бы вас побрал с этими фамильными брильянтами! Откуда они у бедной училки? – перебил дед.

– Ну, во-первых, Ганна Вацлавовна Скрипак была не училкой, а доцентом, преподавателем университета. И нет там никаких бриллиантов, Игнат, сто раз говорила!

– Почему тринадцать? – прервал их бурный диалог Арбатов.

– Ну, рассказывай, – с усмешкой приказал Ритин дед.

– Тринадцать раз мой муж разрешал мне выход в свет с Георгием. Либо это был театр, либо просто прогулка по набережной, неважно. Жора дарил мне в память об этом событии что-то из украшений матери.

– Вот как… событие, видишь ли, у них! – проворчал Игнат Миронович. – Я нужен вам тут еще? Нет?