В любви слишком злоупотребляют словом «магия», думала Присцилла в те дни, сонно прижимаясь к Чезаре. И все же если это не магия, то что тогда? Да и она сама, признаться, использовала ее, не жалея, в каждом приключении Каллиопы, будто сильная любовь могла проникнуть в мир только сверхъестественным путем. А если все и правда так? Если единственная магия, дарованная людям, это умение сильно и искренне любить? Любить и рассказывать истории, добавила Присцилла про себя. Хорошая история – тоже особенное волшебство. Любовь и истории – пузырьки, парящие за пределами реальности.

Хотя руки Чезаре, обнимавшие ее, были вполне реальными, так что она еще крепче прижалась к мужчине рядом.

На прикроватной тумбочке телефон Чезаре засветился, показывая превью сообщения от некоей Бьянки, в котором говорилось: «Когда ты вернешься? Я скучаю».

Кто такая эта Бьянка, рассеянно подумала Присцилла, погружаясь в сон. Как вдруг она осознала, что, чтобы по-настоящему узнать человека, недостаточно выяснить, где он живет, и что, по сути, она ничего не знает о Чезаре Бурелло.

Следующим утром этот вопрос прочно укоренился в ее мыслях. Они завтракали хлебом с маслом и кофе в спокойной тишине. Она – потому что мысленно продумывала последний сюжетный ход книги, а он – потому что чувствовал что-то, с равной вероятностью похожее на обычную усталость и на простуду.

Поставив чашку с кофе, он потянулся через стол, коснувшись поцелуем головы девушки, увлеченно что-то черкающей на кусочке бумаги.

– Вернусь после обеда и приготовлю тебе ужин, хорошо? – тихонько шепнул он ей.

Присцилла подняла взгляд, улыбнулась ему и кивнула, и вскоре осталась одна. На этой уже слегка обветшавшей вилле, будто замершей вне времени, она чувствовала себя целиком и полностью как дома. Прозрачная сфера за гранью реальности, волшебное место, замершее в прошлом. Чем-то похожее на нее.

И вдруг она разгадала приговор, преследовавший ее всю жизнь. То, как она никогда не поспевала за временем. Сколько сил посвящала тому, чего больше не существовало, или, может, вообще никогда не существовало. Как все эти годы в глубине души упрямо была, в общем-то, несмотря на все армейские ботинки и черные свитера, письмом о любви на три страницы – и это в мире, движущемся со скоростью в сто шестьдесят знаков за сообщение. Если бы она была хотя бы достойным и идеальным хайку…

Присцилла окинула рассеянным взглядом слегка обветшавшие стены виллы, с потрескавшейся и уже по чуть-чуть отваливающейся штукатуркой.

И в этот момент четко услышала полный энтузиазма голос Агаты, которая, стоя под открытым окном, громко звала ее. В одной руке она держала корзину с клубникой, а в другой – книгу и с надеждой улыбалась.

Через минуту они уже вместе сидели за кухонным столом и резали клубнику, и Присцилла обнаружила, что девочка выбрала ее своей напарницей для участия в конкурсе клубничных тортов.

– А что ты делала, пока я не пришла? Случайно, не писала? – поинтересовалась Агата больше из любопытства, чем из чувства вины.

– Думала о своем приговоре, – ответила Присцилла. – О том, каково это, быть письмом о любви на три страницы в мире, который движется со скоростью сто шестьдесят знаков за сообщение.

– А, это. «Твиттер»[32].

– Именно. А у тебя что тут? – взглянув на веснушчатое личико девочки, Присцилла покосилась на книгу, которая теперь, забытая, лежала на столе. – Джорджетт Хейер… у тебя странные предпочтения для твоего возраста. Я это уже говорила? Может, ты тоже какой-то допотопный литературный жанр.

– Может. Ты знала, что Джорджетт Хейер тоже писала и детективы, и любовные романы?

– И те, и другие при этом у нее получались восхитительно, признаю, – улыбнулась Присцилла.

– Я только что взяла в библиотеке «Неоконченное расследование». Ты его читала?

– Да, я почти все читала. И любовные тоже.

Агата запихнула в рот горсть нарезанной клубники.

– А, ну да, очевидно. А каким допотопным жанром была бы я?

– Ты же знаешь, что значит «допотопный»? – на всякий случай уточнила писательница. Но когда Агата в ответ слегка обиженно и самодовольно просто подняла брови, Присцилла поправилась: – Прости, конечно, знаешь. Дай-ка подумать…

– А ты, значит, любовное письмо? – спросила девочка, вытирая испачканные клубничным соком руки о джинсы.

Присцилла быстро протянула ей салфетку.

– Я, к сожалению, да. Но не ты. Ты скорее баллада. Одна из тех длинных неспешных поэм, рассказывающих целую историю, помнишь?

– М-м-м… не очень. Так а ты, получается, знаешь о любви все?

– Господи, нет! Уже много лет я пишу о любви и, несмотря на это, до сих пор в ней ничего не понимаю, поверь. Поэты всего мира пытались объяснить, что такое любовь, и порой, даже в одной строчке кому-то из них удавалось показать ее кусочек. Может, в итоге именно им и можно доверять. Может, нужно позволить поэзии других помочь нам найти свою… да, доверять поэзии, – задумчиво закончила Присцилла. – Ты знаешь поэму «Сказание о старом мореходе»?[33]

Агата покачала головой.

– В ней говорится об альбатросе, которого, к несчастью, убивает старый моряк. Это чудесная поэма, не хочу тебе ее испортить, обязательно прочитай. Но хочу сказать, что альбатрос – это символ поэзии. Такой прекрасный в полете, но неповоротливый и неуклюжий на земле. И я говорю, что любовь такая же. Если внутри ее поэзия, она летает. Но если поэзии нет, то она ходит, переваливаясь, и никак не может взлететь. И это единственное, что я могу с уверенностью сказать на эту тему: берегись любви, в которой нет поэзии. Той, которая потеряла ее по дороге и теперь никак не может найти. Оставаться на земле – большое несчастье, когда вокруг столько неба, чтобы летать, – мечтательно закончила писательница.

Агата завороженно слушала ее, открыв рот.

– Что, я переборщила?

– Ты просто офигенно крутая, – заверила ее девочка. – А ты летаешь?

Присцилла на мгновение задумалась. В свете всего, что уже случилось, достаточно ли в ней храбрости, чтобы взлететь? Или она стала одной из тех, кто говорит остальным делать то, на что самим уже не хватает смелости?

Так что она посмотрела в большие глаза двенадцатилетней девочки и улыбнулась:

– Ну что, попробуем узнать, есть ли у меня еще крылья?

И она знала, что это правда. Что она наконец-то готова снова попробовать взлететь.

Глава двадцать пятая

Как часто случается, все значимые истории начинаются с мелочей.

Эта началась с того, что Чезаре вечером не появился на вилле «Эдера», как обещал, и Присцилла, пытаясь узнать, что случилось, писала сообщения сначала любопытные, потом раздраженные и, наконец, встревоженные, но ни одно из них не дошло до адресата.

Почему Чезаре не