– Там следователь какой-то незнакомый тебя спрашивает.

– Вот как?

Федор подавил улыбку. Сокамерники ни в коем случае не должны были прочесть на его лице радость. Ни один из них не знал: Глухаря давно уже не вызывали на допросы. Через год своего пребывания в лагере за обещание сбавить срок он занялся позорным делом – стукачеством. Начальство интересовали разговоры политических, так как уклонистские группировки и заговоры мерещились на каждом шагу. Чекисты активно вовлекали зэков в сотрудничество. Порядочные воры в законе, наподобие Туза, сразу оговаривали условия: досрочное освобождение по амнистии и никаких слежек за уголовниками, только за политзаключенными. Разумеется, начальство это устраивало так же, как и противоположную сторону.

Итак, Глухарь начал стучать. Он сам не думал, как хорошо пойдет у него подобное занятие. «Вор в законе», как и любой другой авторитет, в том числе и криминальный, был неплохим психологом. Один сочувственный взгляд – и люди делились с ним сокровенными тайнами. Политические и не предполагали: сообщенные ими сведения, приукрашенные уголовной фантазией, тут же сообщались следователю. На совести Туза числилась уже не одна искалеченная жизнь. Тайно манипулируя судьбами, вор в законе стал считать себя одним из хозяев лагеря. Вот почему он снисходительно похлопал надзирателя по плечу:

– Пойдем, что ли…

В комнате для допросов его ждали. На стуле с высокой спинкой вальяжно расположился молодой человек с волосами соломенного цвета. При появлении Туза он встал, протянув руку:

– Ну, здравствуй.

Глухарь прищурился:

– Кто такой будешь?

– Следователь НКВД Кононенко.

Уголовник снова почувствовал себя хозяином положения. Не спрашивая разрешения, он опустился на деревянный, грубо сколоченный табурет.

– С чем пожаловал?

– С просьбой.

– Слушаю тебя.

Иван откашлялся:

– Шаткина такого знаешь?

Глухарь наморщил лоб:

– Из политических?

– Точно.

– Щуплый такой, чернявый, себе на уме?

Следователь улыбнулся:

– А ты наблюдательный. Прямо в точку.

– Выпытывать у него что-либо – безнадежное дело, – констатировал Туз, сплевывая на землю. – Он ни с кем не общается.

– А я этого и не прошу.

– Что же ты просишь?

Кононенко дернул плечом:

– Нужны нам кое-какие сведения… А как их добыть – сам решай. Можешь организовать ему террор – никто слова не скажет. А в душу лезть бесполезно, ты прав.

Уголовник задумался:

– Предлагаешь мне человека калечить… И что я буду с этого иметь?

– Выйдешь через годик по амнистии. Но с условием добычи для нас нужной информации.

– Согласен. Можно идти?

– Иди, – разрешил следователь. – Понадобишься – я сам тебя найду.

Глава 18

Севастополь, 1938 год

Каждый день Мария Ильинична проводила в ожидании допроса. Она уже знала, что будет стоять на своем, и никакие угрозы и пытки не могли заставить ее изменить показания. Однако про нее как будто забыли.

Через две недели, измученная тревогой, женщина сама попросилась к следователю.