Тогда никто из них не знал, что они расстаются на десятилетие.

Глава 16

Приреченск, наши дни

– Да, да, вот так все и было. – Валентина Михайловна промокнула глаза платком. – Многого я, правда, не знала. До сих пор думаю, почему сотрудники НКВД забрали нашего отца. Он был честным коммунистом. – Она вздохнула: – Знаете, Катя, у меня иногда бывает такое чувство, будто от него чего-то хотели… Может, требовали оклеветать своих товарищей, может, еще что… Во всяком случае, они не успокоились, пока его не уничтожили. Прошу вас, напишите об этом. Наша молодежь должна знать, с чем пришлось столкнуться старшему поколению.

– Обязательно напишу, – пообещала Катя. – Скажите, а вам никогда не приходилось слышать такое слово – «кошелек»?

– Ну, почему же не приходилось. – Валентина Михайловна усмехнулась, и многочисленные морщинки над верхней губой расправились. – Я слышу это слово каждый день. Память стала уже не той, и я постоянно напоминаю себе, что нужно не забыть кошелек.

– Только в этом смысле… – разочарованно протянула Катя. – Может быть, ваша сестра когда-нибудь произносила его, не имея в виду обычный кошелек?

Слободянская пожала плечами:

– Если и произносила, сейчас не могу вспомнить. – Она развела руками. – Склероз, деточка. А при склерозе нужное выпадает из головы, зато ненужное оседает в мозгу накрепко и постоянно напоминает о себе.

– Может быть, что-то вспомните, – с надеждой проговорила Катя и положила на стол свою визитку. – Тогда, прошу вас, обязательно мне позвоните. Возможно, это касается вашей семьи.

Старушка закивала:

– Конечно, конечно, дорогая. Ну, и вы меня не забывайте. Знаете, под старость человек делается никому не нужным. Нет, разумеется, родственники навещают по праздникам и дням рождения. И я их не виню. У них свои дела. Да и неинтересно им со мной, старухой. О нашей семье они уже слышали, все знают почти наизусть. Это для меня дорогие воспоминания…

– Хорошо, буду забегать к вам попить чаю, – пообещала Зорина. – Только и вы обещайте подумать о кошельке.

– Подумаю, деточка, обязательно подумаю, – заверила ее Слободянская.

Попрощавшись с гостеприимной старушкой, Катя вышла на улицу и задумалась. История семьи Шаткиных действительно казалась необычной, да, именно необычной, потому что репрессиям в те годы подвергались многие семьи. Но на Шаткиных свалилось столько бед!

Катя чувствовала, что еще многого не знает, во многом предстоит разобраться. Эту семью окутывала какая-то тайна. Может быть, она связана с загадочным «Принцем» и его золотом?

– Я распутаю эту историю, – сказала Катя воробью, чирикнувшему на нее с ветки березы. – Вот увидишь.

Птичка не возразила и стала чистить перышки, всем видом показывая, что это ей безразлично.

«Костик обещал навести справки про детей и внуков Слободянской, – подумала журналистка. – Поеду-ка я к нему в отдел».

Мотор ее стареньких «Жигулей» уютно заурчал.

Глава 17

Сибирь. Лагерь, 1938 год

Вор-рецидивист Федор Глухарь, по кличке Туз, развалившись на нарах, равнодушно созерцал, как его сокамерники издеваются над молодым парнем, похоже, недавно переступившим порог камеры. Глухарь знал, за что бедняга получил срок. Проживая со старухой матерью в каком-то захудалом колхозе, в 30-е годы испытавшем на себе бремя голода, мальчишка залез в колхозный амбар и отсыпал себе полмешка муки.

Большинство зеленых и неопытных, так называемых воров по необходимости, обычно попадается сразу. Это потому, рассуждал Туз, что салаги думают лишь о результатах, а не о собственной безопасности.

Так произошло и с его сокамерником. Отвалив себе даровой муки, он и не заметил, как один из торчавших в полу ржавых гвоздей пропорол мешок. Из дырки полился белый ручей, недвусмысленно указавший, где искать похитителя. Воришка тут же раскаялся, вернув муку и получив пять лет лагерей. Так он попал сюда.

Матерые уголовники сразу набросились на новичка, с каждым днем все больше порабощая его. Он мыл камеру, застилал нары, отдавал свою пайку, выносил парашу. Оставалось унизить его как мужчину, превратив в подстилку для сокамерников.

Именно это и пытались сейчас сделать зэки. Всегда покорный, парнишка проявил неожиданное упорство. Он смело ринулся в драку с явно превосходящии силами, ревел, как белуга, извиваясь в грубых, сильных руках.

Наблюдая за ним, Туз знал: когда-нибудь его сломают окончательно, и он будет готов на все. Увы. Через такое проходят все новички.

Сегодня молодого воришку спас надзиратель. Распахнув стальную дверь, он громко крикнул:

– А ну отпустите его! Пристрелю гадов!

Те послушно ослабили хватку. Вырвавшись из цепких тисков, бедняга бросился на нары, обливаясь слезами. Конвойный не стал его утешать, бросив:

– Не реви. Неча было хлеб воровать.

Мальчишка зарыдал еще громче. Отвернувшись от него, конвойный обратился к Федору:

– На выход!

Туз, нахально ухмыляясь, соскочил с нар.

– Зачем зовут, не знаешь?