И принужденно рассмеялся. Кажется, не переиграл.

– Да-да, – отозвался Горский. – Конечно. Я, правда, надеялся, что вы можете нам помочь, но нет так нет. Мы попробуем разобраться сами, рассчитывая все же на ваше содействие… – Тут я охотно закивал, выражая желание оказать всемерное содействие прямо сейчас и оказывать его впредь. – Итак… – Передо мной появился еще один листок. – Мы показали ваши каракули компьютеру, и вот что он нам выдал…

С бумажного листа на меня смотрело лицо Эрлика. Созданный компьютером портрет был схематичен и чуточку карикатурен, но персонаж вполне узнаваем.

Я облизнул губы, чем, похоже, выдал себя. Тогда моргнул и спросил:

– Кто это?

– Вам знаком этот человек?

– Не помню такого.

– А вы поройтесь в памяти.

– Н-нет… – промямлил я после уместной паузы, – не помню. Ну вот совсем.

– Может быть, воспоминания раннего детства? – предположил Горский. – Отец? Отчим? Какой-нибудь друг вашей матери, отпечатавшийся в вашей памяти благодаря какому-то событию?

– Только не отчим, – помотал я головой. – Я его хорошо помню. Отца вот не помню… мама уничтожила все снимки, где он был. Может, и он. Друг мамы?.. Гм, тоже возможно. Вполне вероятно.

– Ладно. Ну а вот это?

Передо мной появился очередной бумажный лист с новым карандашным рисунком. Там опять был изображен Эрлик, и опять одно лишь лицо: узкое, с бородкой клинышком. Не сопоставить два портрета было невозможно, хотя второй портрет рисовал явно не компьютер и рисовальщик не отличался большим умением. Я сразу заподозрил, чье это художество.

Но лишь пожал плечами: не понимаю, мол.

– Это ваш собственный рисунок, – сказал Горский, не дождавшись от меня иной реакции. – Под гипнозом вам предложили повторить правой рукой то, что вы пытались сделать левой ногой, то есть изобразить существо, неизвестное науке. Вы изобразили портрет человека, что, согласитесь, довольно странно. Это очень старый психологический тест. Обычно рисуют тех или иных животных, реже растения, совсем редко – грибы. Один тестируемый выдумал существо-волну, передвигающееся в песке пустыни и само из песчинок состоящее, только нарисовать его не смог, другой попытался изобразить некую плазменную каракатицу, живущую в крайне ускоренном времени внутри шаровой молнии, – все это редкие, но не единичные исключения из правила. Но человек? Такого на моей памяти не было никогда. Вы не согласились бы прокомментировать это?

– Что тут комментировать? – заартачился я. – Вообще-то я находился под гипнозом, ничего не помню, но… если так все и было, то мне сказали: рисуй существо. Я и нарисовал. Что не так? Человек есть существо, кто готов спорить с этим?

– Да, но неизвестное существо?

– Подавляющее большинство человеческих индивидов неизвестны науке, – парировал я. – Она ими не интересуется. Социология или, допустим, статистика оперируют человеческими массами.

– Так вы в этом смысле выбрали объект для рисунка? Любопытно.

– Откуда мне знать, в каком смысле я что выбирал! – крикнул я. – Ничего я не выбирал! Под гипнозом я был!

– Не шумите, я помню, – поднял ладони Горский. – Я просто так спросил.

Черта с два просто так, подумал я. А вслух сказал:

– Ладно. Извините. Мне не по себе от всего этого, сами понимаете.

– Понимаю, понимаю. Мне бы тоже на вашем месте было не по себе, даже очень не по себе… Но теперь вы попытайтесь представить себя на моем месте. Имеется доказанный факт: «Неустрашимый» вышел из субпространственного канала практически в момент его гибели. Возможно, за секунду до того, но не больше. Факт сам по себе уникальный, а собранные автоматикой данные уникальны в квадрате. Можем ли мы считать спасение корабля счастливой случайностью? Вообще-то можем, но вероятность подобного совпадения исключительно мала. Более того, имеются данные, позволяющие предположить, что гибнущий канал продержался на несколько часов дольше, чем должен был. Третье: один из бодрствующих членов экспедиции, находящейся на борту, внезапно приобрел невиданную квалификацию шахматиста и растерял ее впоследствии…

Веня разболтал, подумал я. Вот сволочь.

– …и четвертое: упомянутый член экипажа оказался наделен и другими необычными способностями, не выявленными ранее. Как вы думаете, можем мы игнорировать эти факты?

– Я нормален! – запротестовал я.

– В вашей интеллектуальной и психологической адекватности я нисколько не сомневаюсь, – отозвался Горский. – Речь идет о другом: что-то произошло с вами в субпространственном канале либо во время движения по нему, либо в момент выхода из него. Вам бы самому не хотелось узнать: что именно?

Так. До тех антинаучных сенсаций, что я устроил на Реплике, они еще не докопались, подумал я. Но в принципе могут докопаться через углубленное ментоскопирование всех, кто наблюдал мои художества, либо опять-таки через гипноз. Тщательнее надо было подтирать за собой! Проклятый канал! Если бы не он, никому бы и в голову не пришло допытываться!

– По-моему, ничего особенного со мной не происходило, – продолжал я держать безнадежную оборону.

– Это вам только кажется. Поэтому… – Горский грузно поднялся с табурета, при этом у него что-то щелкнуло в колене, и он тихо крякнул. – Поэтому вам придется остаться здесь на некоторое время и подвергнуться более глубокому обследованию. Не беспокойтесь, оно не слишком затянется. Держитесь бодрее. Советую вам взглянуть на эту небольшую неприятность с другой стороны: не исключено, что ваши новые таланты в скором времени окажут вам – да и нам, Космофлоту, – большую услугу. Совсем не исключено, да. Сами понимаете, тут вам и карьерные перспективы, и всемирная слава, и все такое прочее… Ну, я оставляю вас ненадолго. – Грузно топая, он вышел. Щелкнул дверной замок.

* * *

Я и не подумал ломиться в запертую дверь. Как ни путались мои мысли, как ни тянуло меня побеситься вволю, выражая свой протест всем напоказ – за мной ведь наверняка наблюдали, – я лишь поскрипел зубами и мало-помалу подавил в себе желание сокрушить что-нибудь. Я вам не буйный псих. Я квалифицированный, тренированный, психологически устойчивый работник Внеземелья, причем дальнего, то есть прошедший в свое время весьма придирчивый отбор – истериков-то и на Луну не пускают. Мои персональные данные свидетельствуют в мою пользу, как и мой послужной список. То есть моя нормальная реакция на личные проблемы должна быть относительно спокойной. Не возбраняется скрежетать зубами, можно еще сжимать и разжимать кулаки, в крайнем случае для сброса психологического напряжения сойдут физические экзерсисы наподобие «боя с тенью», не связанные с поломкой мебели или оборудования, – и более ничего. Никаких буйных шоу.

Успокоившись, я пришел к некоторым простым умозаключениям. Прежде всего: из какого ведомства этот Горский? Само собой, не из Космофлота, тут он врал. Лопоухий гипнотизер – тот тоже не из Инспекции по делам колоний. Оба они из ведомства, с которым никакому нормальному человеку не хочется