вывело Рейчел из транса. Она выбежала из дома, а я не мог побежать за ней, потому что показалось бы, что я гонюсь за ней, так ведь? Поэтому я умылся, привел себя в порядок, подождал еще несколько минут – показавшихся вечностью – и сказал Кайле, что мне нужно кое-куда съездить. Сестра все спрашивала меня, что случилось и не поссорились ли мы с Рейчел, но я ничего ей не говорил.

Ли поднял мою руку, сжал ее, отпустил, и после этого я не знала, куда девать свои руки.

– Когда я подъехал к ее дому, из него вышел отец Рейчел. Он никогда не любил меня, и это было видно по его лицу – такому самодовольному. Как будто он был прав насчет меня все это время. Он запер входную дверь, чтобы я не вошел, встал перед ней, скрестив руки, словно вышибала, и сказал, что Рейчел прибежала домой вся в слезах, что ее рвало, что она как в бреду повторяла, что кто-то кого-то съел. Ее родители не восприняли ее слова буквально, думали, что я напоил ее и попытался… ну… это. – Он вздохнул и прижал пальцы к глазам. – В общем, я сказал, что я ее не касался, что никогда и ни за что не обидел бы ее, но, конечно же, он меня не послушал. Было слышно, как она кричит и плачет на втором этаже, а мать пытается ее успокоить.

Ли опустил руку и снова открыл глаза.

– Я любил ее больше всех на свете, но не мог ее успокоить и все исправить. Ее отец захлопнул дверь перед моим носом, но прежде… прежде бросил: «Держись подальше от моей дочери, усек?!»

Он помолчал.

– Если бы не Кайла, я бы покончил с собой.

До этой речи я считала, что выражение «сжалось сердце» – всего лишь фигура речи. Мне захотелось утешить его: не просто погладить по руке и выразить свои сожаления, но действительно как-то помочь. Если я монстр, то вдруг у меня есть какие-то волшебные способности?

– А что потом? – спросила я. – На следующий день ты пошел в школу?

– Как я мог после такого? Слухи распространяются быстро. Скоро все знали, что я сделал нечто ужасное, непростительное. Не знали, что именно, но и этого было достаточно.

– А что с Рейчел?

Ли покачал головой:

– Я не видел ее два года. Ни разу после того вечера.

– А она хотела повидаться с тобой?

– Она бы не смогла со мной встретиться, даже если бы захотела. Я испортил ей жизнь, Марен. Ей пришлось уйти из школы. Ее положили в больницу. С ней невозможно связаться. Я не могу поговорить с ней, не могу объясниться. Она находится в одном месте с кучей психов, которые рисуют восковыми мелками и едят пюре ложкой, и никто ей не верит.

«Она находится в одном месте с кучей психов. Как и мой отец».

Ли заплакал, и на этот раз не старался скрыть слезы. Я села на кровать рядом с ним, он выпрямился, прижался к моему плечу и уткнулся лбом мне в шею.

– Я никому никогда не рассказывал об этом.

Голос его вдруг стал до жути спокойным. Его слова проходили как бы сквозь меня.

– Как я мог рассказать Кайле? Она же единственный человек на свете, который считает меня хорошим.

– Я тоже считаю тебя хорошим.

Ли попытался рассмеяться.

– Ну, ты меня не настолько хорошо знаешь.

– Один из нас должен быть хорошим, – настаивала я. – И это точно не я.

– Не надо было привозить ее к нам домой. Почему я просто не угостил их мороженым или не пригласил прогуляться?

Он отстранился от меня. Глаза его опухли и покраснели.

– Ты довольна, что спросила?

– Это же одна из причин, по которым ты возвращаешься? Надеешься увидеть ее.

Он лег и закрыл глаза, а я вернулась в свою кровать. Момент искренности закончился.

– Я просто сидел на парковке, смотрел на здание, гадал, какая комната ее. Несколько раз попробовал зайти, но родители рассказали обо мне. Если кто-то не указан в списке на посещение, его к ней не пускают. Не думаю, что есть способ все исправить, но если бы я смог хотя бы объяснить ей, может, это помогло бы.

– Ты… до сих пор любишь ее?

– Да, – ответил он медленно. – Конечно, люблю. Сейчас это… не то же самое, если можно так сказать. Я знаю, между нами все кончено, и я знаю, что она заслуживает лучшего – всегда заслуживала лучшего.

Я никогда не думала, что буду ревновать к девочке из психбольницы. И все же… если бы я могла поменяться с ней местами, я бы поменялась. Это решило бы наши проблемы – ее и мою. Мы с отцом могли бы жить в соседних комнатах, играть в шашки, гулять по лужайке в белых пижамах. Мы бы слушали Revolver вместе.

Ли открыл глаза.

– Ты волнуешься?

Сперва я даже не поняла, о чем он.

О моем отце, конечно. О Фрэнке.

– А ты не волновался бы?

– На твоем месте? Ну да.

Чуть погодя он заснул со следами слез на глазах. Я лежала на боку, рассматривая, как голубые пятна обретают форму и устремляются вверх.

* * *

На следующее утро Ли держался холодно. Когда я проснулась, он раздвигал занавески, впуская в спальню бледный свет зари.

– Кто знает, как рано они приедут показывать это место? – сказал он. – Нам еще нужно прибраться на кухне.

Я задумалась о том, заметит ли агент по продаже недвижимости открытую упаковку теста для печенья. Впрочем, какая разница.

На кухне стояла кофемашина, поэтому мы приготовили настоящий, хороший кофе. Но сливки были только порошковые, а разговора за чашкой и вовсе не было. Каждый раз, когда я подходила к Ли – взять блюдце или позаимствовать ложечку, которой он размешивал сливки, – он отодвигался от меня, как будто случилась бы какая-то катастрофа, если бы мы соприкоснулись руками или локтями.

Поначалу я ничего не говорила. Мне хотелось проверить, заговорит ли он со мной первым. Наконец я спросила:

– Ты чего такой странный? Жалеешь, что рассказал мне про Рейчел?

Он вздохнул, сполоснул кружку из-под кофе, встряхнул и поставил в шкафчик.

– Если ты так считаешь…

– Я не виновата.

– Я и не осуждал тебя.

– Я просто спросила тебя про твою жизнь. Так обычно поступают друзья.

Он не ответил. Мы покинули дом так же, как и забрались в него, дошли до машины и выехали из этого района недостроенных домов. До больницы Брайдуэлла оставалось миль