Гостиная была обставлена еще более официально – два синих бархатных дивана с деревянными резными ручками, тяжелые парчовые шторы с кисточками и огромный, почти во всю стену, сервант. Ли приподнял одну из ваз и поставил на место.

– Смешно, – сказал он. – Кто-то собирается купить этот дом со всеми вещами, но никто никогда не будет сидеть здесь. Это как музей.

– А мне нравится, – сказала я. – Моя мама никогда так не украшала дом. Мы вообще никогда надолго не задерживались на одном месте.

– А мы всегда жили в одном и том же месте. – Ли склонился над хрустальной чашей и принюхался к ароматичной смеси в ней. – Какие оправдания у моей матери?

Я перешла в прихожую. На столике у двери на маленьких пластиковых подносах лежали разные брошюры и визитки тех, кто сделал дом таким, будто в нем действительно кто-то живет. Забавно, что для кого-то это настоящая работа.

К этому времени запах печенья разлетелся по всему дому и дошел до второго этажа. Мы нашли гостевую комнату (хотя вряд ли тут вообще планировались какие-то гости, так что это была не та самая «Гостеваяк Омната») и детскую с двумя одинаковыми кроватями. В углу стояло кресло-качалка, на ночном столике между кроватями – голубая лава-лампа. Постели были застелены похожими толстыми одеялами с крошечными радугами. В хозяйской спальне стояла кровать с балдахином и вышитыми золотом декоративными подушками.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – спросил стоявший в дверях Ли.

– Ага.

Мы разбежались по толстому бежевому ковру и, хихикая, словно дети, плюхнулись на лоскутное одеяло – на вид ручной работы.

Раздался звонок таймера духовки. Мы спустились и поужинали печеньем.

В доме не было никакой электроники. Это обнаружилось, когда Ли открыл в гостиной большой шкаф, который должен был служить «центром развлечений», ожидая найти там широкоэкранный телевизор. По обе стороны от камина стояли книжные шкафы; некоторые книги были настоящими, а некоторые оказались просто брусками дерева, выкрашенными золотой и красной краской и издалека походившими на книги в кожаном переплете вроде тех, какие показывают в фильмах. У окна, выходившего на переднюю лужайку и новенькую пыльную улицу, стоял шахматный столик с двумя стульями. Ни один из нас не умел играть в шахматы, так что мы придумали свои правила. Фигуры были тяжелыми, сделанными из какого-то камня молочно-белого цвета. Я взвесила ферзя в руке, прежде чем поставить его обратно на доску, выдворив черного короля с его клетки.

Наконец мы решили, что пора спать. Я пошла в детскую комнату, Ли последовал за мной.

– А ты не хочешь спать в хозяйской кровати с балдахином? – спросила я.

– Да ну, потом все эти подушки обратно расставлять, – ответил он, натягивая на себя толстое одеяло с радугами и устраиваясь поудобнее.

Я приставила палец к выключателю лавовой лампы.

– Не против?

Он посмотрел на задернутые шторы и кивнул, и я включила лампу. Комнату залил призрачный голубой свет, а когда лампа разогрелась, по стенам поплыли тени. Я залезла под одеяло. Постельное белье было жестким и пахло пластиком. Конечно, его же не стирали.

– Ли?

– Что?

– У тебя когда-нибудь была девушка?

– Однажды была.

Сердце у меня заколотилось, и я испугалась, что он его услышит.

– Как ее звали?

– Рейчел.

– Хорошее имя.

– Ага. – Он помолчал. – Иногда ты напоминаешь мне ее.

Я облокотилась на подушку, чтобы видеть его лицо.

– Правда?

Он посмотрел на меня.

– Ну да. Тоже любила читать. Джейн Остин, все такое.

– И что… – начала я, едва набравшись храбрости. – Что с ней случилось?

– Долгая история.

Я попыталась улыбнуться.

– Ну, у нас вся ночь впереди, правда?

– Правда.

Он помолчал, словно стараясь привести в порядок свои воспоминания.

– Однажды вечером я привел Рейчел домой, потому что Кайла хотела познакомиться с ней, и я подумал, может, они поговорят о разных девчачьих вещах. Мама-то редко вспоминала даже о том, чтобы в холодильнике была еда, о том, чтобы поговорить с дочерью, и речи не шло. Мы хорошо проводили время втроем, пили имбирное пиво, шутили, смеялись над глупыми шутками, а потом заявился он.

Рука Ли, лежавшая поверх одной из радуг, сжалась в кулак.

– Очередной ухажер моей мамаши. Все они были на одно лицо. Приходишь, бывало, из школы, а он расселся на диване, на столике десятка два пустых пивных банок, в потной волосатой руке еще одна, по телику идут гонки NASCAR на такой громкости, что удивительно, как соседи не вызвали полицию. Он говорит, чтобы я принес ему пиво из холодильника, а я говорю, что я ему не прислуга; он начинает ругаться, обзывать по-всякому – как будто сам себя описывает, – говорит, что пора бы моей матери вышвырнуть меня из дома, а я говорю: «Нет, это тебя пора вышвырнуть».

Он вздохнул.

– Мама всегда покупала пиво на свои деньги. В общем, к тому времени он вставал с дивана, дышал мне в лицо, а я ощущал все мерзости, что он проделал за неделю. Бродил по закоулкам, блевал в мусорные баки. Он гонялся за мной по комнате, выкрикивая оскорбления, а я тем временем закрывал двери и задергивал занавески на окнах.

Ли холодно усмехнулся.

– Он даже понятия не имел, что его ждет. Все они были настолько пьяны, что ничего не соображали. Но в тот раз с Кайлой и Рейчел было по-другому. Я попросил их пойти в комнату Кайлы, запер дверь, и я… и… Рейчел не услышала. Она увидела.

Он с трудом сглотнул.

– И поэтому мне пришлось уехать.

– Что произошло? – Я уселась на кровати, скрестив ноги. – Ну, то есть… что она сделала?

Он посмотрел на потолок и продолжил:

– Она не кричала – поначалу. Просто смотрела на меня широко распахнутыми глазами, очень долго. Я хотел умыться, прежде чем показываться ей – чтобы утешить ее, понимаешь? – но я боялся, что она убежит до того, как я зайду в ванную, поэтому я оставался на месте и пытался поговорить с ней. Я говорил, что никогда не обижу ее, никогда не сделаю ей больно, что я делаю так только с теми, кто обижает других, и что я ничего не могу с собой поделать, но она просто стояла в дверях, как статуя.

Он глубоко вздохнул, и я поняла, что он плачет или близок к тому, чтобы разрыдаться. Я села на пол между кроватями и похлопала его по руке.

– Потом я услышал, как Кайла открывает дверь своей спальни, зовет меня по имени и спрашивает, все ли в порядке и можно ли выйти. Это