хочу, чтобы вы когда-нибудь стали машиной. Вы не знаете, что такое быть роботом. И это хорошо. Вам бы сильно не понравилось быть механизмом, Виктор. Очень бы сильно не понравилось. – Ариадна опустила голову.

Снова повисла тишина. Я вздохнул. Затем погладил ее тонкие руки и крепко обнял. Она вздрогнула и прижалась ко мне.

Однако прошло несколько секунд, и в ее голове вдруг стремительно застрекотали шестерни. Миг, и она твердо отстранила меня и чуть наклонила голову.

– Виктор, я тут внезапно поняла, что ваша странная реакция на мои слова вызвана тем, что вы неверно меня поняли. Я же сказала: вам не понравится быть роботом. – Ариадна нахмурилась. – Тут какое ключевое слово? «Вам». Вы же всего лишь мелкий чиновник, ну кто из вас серьезную машину строить-то будет? Сделают из вас треножник паровой, с пулеметом, чтобы на Урале коммунаров гонять, и все. И цена вам будет красная десять тысяч рублей ассигнациями, не более. Другое дело я. Совершенный механизм за сто сорок четыре тысячи золотых царских рублей, воплощающий лучшие достижение имперской науки и техники. Быть мной – мечта любого человека. Высшее счастье. Предел желаний.

Ариадна самодовольно улыбнулась и откинула голову.

– Виктор-Виктор, когда же вы научитесь меня понимать.

Я улыбнулся и посмотрел ей прямо в глаза:

– Знаешь, Ариадна, о чем я часто думаю?

– Понятия не имею.

– Я думаю о том, что настоящего Шестерния я увидел. Но ты, Ариадна, сколько себя настоящей ты мне показываешь? Вот о чем я думаю.

Машина пристально посмотрела на меня:

– А сколько себя настоящего вы, Виктор, показываете другим людям? – Она мягко улыбнулась мне. – Я же не спрашиваю вас об этом, верно? Вот и вы не задавайте вопросов, ведь тогда вам не придется получать и ответов.

Улыбнувшись, Ариадна отошла прочь и с огромным удовольствием подставила лицо опускающемуся в залив багряному солнцу.

Часть вторая. Серая гвардия

0001

«Внутри заброшенной психиатрической лечебницы князя Гагарова царит тишина. Многометровые кирпичные стены отсекают и шум окрестных фабрик, и вой ураганного ветра. Единственные звуки здесь – это размеренно капающая откуда-то с потолка вода да всхлипы сопровождающего нас мальчишки. Нехотя, то и дело озираясь, он ведет нас к своей жуткой находке.

Фонари агентов режут густую тьму. Пятна света пляшут по закопченным былым пожаром стенам и странным знакам, вычерченным на кирпичных сводах, по проржавевшим остовам кроватей и обгоревшим останкам смирительных рубашек.

Полуразрушенные лестницы уводят нас все глубже и глубже в подвалы. Я непроизвольно смотрю то на толстенные стены, то на тяжелые, обитые железом двери. Здесь можно кричать хоть целый день, и никто тебя не услышит. И я не сомневаюсь – те, кого здесь заперли, кричали. Они очень долго кричали.

Мы останавливаемся на самом нижнем уровне подвалов, возле небольшой комнатушки, вход в которую перегораживает толстая решетка из тронутого ржавчиной железа. Я смотрю сперва на агентов, пытающихся вскрыть тяжеленный, недавно повешенный сюда замок, а затем направляю луч фонаря на тех, кто заперт внутри.

Их трое: похищенный полтора месяца назад генерал инженерных войск Жевтецкий, исчезнувший в тот же день генерал медицинской службы фон Молен и еще один человек, чей крестьянский тулуп сильно выделялся на фоне окровавленных мундиров военных.

Генералы живы, хоть долгое заточение и обратило их в обтянутые кожей скелеты. Человек в крестьянской одежде – нет. На грязном кирпичном полу все еще валяются три палочки. Две длинные и одна короткая.

Нет нужды быть сыщиком, чтобы понять, кто из пленников вытянул короткую. Тулуп крестьянина бур от крови. Кости дочиста обглоданы. Неведомый палач, заперший здесь этих людей, обрек их на голодную смерть.

Замок с лязгом падает на бетонный пол. Дверь скрипуче открывается. Генералы забиваются в угол. В лучах фонарей блестят тянущиеся из их ртов ниточки слюны. Наших слов они не слышат – кажется, разум окончательно покинул несчастных узников.

Я поправляю респиратор и продолжаю внимательно рассматривать эту картину. Какая тайна скрывалась в прошлом генералов, раз кто-то решил предать этих людей столь мучительной смерти? Кто мог на это пойти? И кем был тот мужчина в крестьянской одежде? Этого я не знал. Ответы только предстояло найти. Сейчас, глядя на обглоданный остов крестьянина у своих ног, я мог быть уверен лишь в одном – в названии, которое я дам этому поистине жуткому делу…»

– Ну знаете, Парослав Симеонович, а вот это уже перебор. – Я отложил листы с мемуарами старого сыщика и протестующе скрестил руки на груди.

– Что перебор? – Шеф посмотрел на меня с явным непониманием.

– То, как вы дело назвали, – это перебор.

– А что такое? Хорошее же название.

– Хорошее? Нет, Парослав Симеонович, «Как один мужик двух генералов прокормил» – это ужасное название для такого дела!

Начальник столичного сыска немного насупился.

– Виктор, ну а что тебе не нравится? Емко же получилось, и все сразу по полочкам. Да и как еще такое дело можно назвать?

Не помедлив и секунды, я принялся загибать пальцы:

– Ну назовите вы это дело «Ужас в подвалах» или «В подвалах ужаса», ну или «Тайна заброшенной лечебницы», да хоть «Три палочки», в конце-то концов.

– Виктор, друг ты мой разлюбезный, ты сам-то дело Клекотова-младшего, опаснейшего маньяка, как назвал? «Человек в футляре»? Ну так какие у тебя могут быть вопросы ко мне?

Я нахмурился, но крыть было нечем.

– Ну там был и мертвец, и в футляре он лежал, – попытался оправдаться я.

– А у меня был мужик из Жарославской губернии, которым генералы полтора месяца питались, – пресек мои возражения Парослав Симеонович. – Так что я полное право дело так называть имею.

– И все же «Три палочки» звучало бы лучше, – сделал я последнюю попытку переубедить шефа.

Парослав Симеонович в ответ только решительно скрестил руки на груди.

– Никаких палочек, Виктор. Вот найдешь себе свое собственное дело с людоедами и обглоданным мужиком и называй как хочешь – хоть «Три палочки», хоть «Четыре крестика», хоть «Пять ноликов» – клянусь, я и слова тебе не скажу, но в мои названия уж будь добр не лезть.

Отставив пустую кружку, шеф взялся за новый лист.

Было уже за полночь. Мы с Парославом Симеоновичем сидели в моей квартире, вместе с еще доброй половиной сыскного отделения.

Прихожая была завалена шинелями и плащами, из соседних комнат слышался шум и говор – там коллеги резались в карты. Моя служанка разносила шампанское и чай. На столах, героически выдержавших уже три перемены блюд, сейчас стояло нежнейшее бланманже по За-Райски, бисквиты, сухари и грифонежская пастила.

Сегодня мы отмечали мое повышение. Из десятого чина в табели о рангах я милостью императрицы шагнул сразу в восьмой, перейдя из коллежских секретарей в коллежские асессоры. В честь таких событий у меня на квартире этим вечером и собралась вся компания сыщиков.

Щедро сдобренный шампанским ужин сходил на нет, и теперь настало время разговоров. Мы с еще несколькими сыщиками слушали шефа. Бедов, занявший позицию в небольшой оранжерейке в одной из комнат, строил глазки девушкам-агентам и всячески пытался отвлечь их от штабс-капитана Могилевского-Майского, вдохновленно декламирующего стихи самого декадентского толка.

У камина же наш интендант Курощупов-Савойский искушал Скрежетова, предлагая по дешевке установить ему