Шрифт:
Закладка:
Загрохотало. Шестерний вновь захлопал своими чугунными ручищами.
– Браво, абсолютно верно.
– Сколько человек ты убил? – только и смог спросить я.
Шестерний пожал плечами:
– Не так и много, девяносто шесть. Это на сегодняшнее утро. К вечеру с вашим учетом будет больше. Извините, я подозреваю, что, узнав мой секрет, вы не захотите о нем молчать. Поэтому я помогу вам обрести вечную немоту. Ведь молчание – золото, а золото мы, люди, очень любим.
На эти слова Ариадна не обратила никакого внимания, она шагнула ближе и требовательно спросила:
– Вы убили и супругу Грезецкого, верно? Когда она наконец пришла в себя после траура и начала встречаться с Шунгитовым, она приказала убрать все, что напоминало ей о муже. Вы поняли, что вскоре можете быть выключены и разобраны. Поэтому вы решили действовать первым.
Шестерний пожал плечами:
– Я был в своем праве. Человек обязан защищать свою жизнь. Вечером, когда она пошла в сад, я, улучив момент, отправился за ней. Веревку с петлей я уже заготовил. Мы встретились в глубине сада. Знаете, она была фантастически слаба. Она вообще ничего не смогла сделать. Я накинул петлю ей на шею, а затем просто потянул за веревку, отрывая ее от земли. Она жила достаточно долго. Минут пять болталась у меня перед глазами. Пока она дергала веревку и хрипела, я размышлял. Знаете, эти годы Виктория заботилась обо мне, учила меня жить в этом мире, помогала. И вот она боролась за жизнь прямо перед моими глазами. А я ничего не чувствовал. Абсолютно ничего, разве что мне было немного забавно, так как, сама того не зная, она невероятно смешно дрыгала ножками в этот момент. Других чувств, глядя на нее, я не испытал. И знаете, именно тогда ко мне и закралась мысль о том, что, возможно, мне несколько не хватает человечности. Сострадания, сопереживания, человеческого тепла. Я перекинул веревку через сук и, закрепив ее, начал смотреть на женщину и думать. Думать о том, как стать более человечным.
– И тогда вы начали убивать.
– Нет. Не сразу. Во всем виновата Ника. Через несколько месяцев она положила мне в грудь бархатное сердце. Я сразу понял, что с сердцем стал более человечным. Но ведь мы, люди, устроены так, что всегда стремимся к большему.
– Ясно. А после вы сошлись с Родионом, который был вечно в долгах и раньше совершал разбои. Он любил деньги, а у вас были спрятаны средства профессора. И вы начали ему платить.
– Верно. Я помог Родиону выпутаться из долгов, пообещал щедро одаривать его за службу. Ему в жизни ничего, кроме денег, не требовалось. Машины и люди очень похожи в плане управления ими. Роботам требуются перфокарты, людям – разноцветная бумага.
Всего через неделю Родион по моему приказу заманил на винокурню рабочего с завода Кротовихиной. Родион позвал его выпить. Но в доме его ждал не алкоголь, а я. Вообще иронично, но по факту для рабочего ничего не изменилось. Алкоголь негативно влияет на здоровье, и я негативно влияю на здоровье. Я размозжил тому человеку голову. А потом мы разделали его. Бедренные кости мы разломали и сварили, сделав смазку для моих шестеренок. Кровью я разбавил воду в своем котле. Я хотел, чтобы во мне было больше человеческого.
– Человеческого? – Платон Альбертович вздрогнул и кинулся вперед. – Машина идиотская, да ничего человеческого в тебе не было и нет!
Шестерний лишь осуждающе покачал головой:
– А вот тут вы ошибаетесь. Ариадна правильно догадалась. Человеческого во мне очень и очень много.
Что-то скрежетнуло внутри Шестерния, и прикрывающая его грудь кираса из арденского чугуна раздвинулась, обнажая внутренности машины.
Шлангов, по которым в механизмы робота подавались вода и масло, не было. На их место встали пустые, высверленные насквозь кости. Берцовые и бедренные, ребра и позвонки – все это теперь разместилось в просторном корпусе машины. В центре в окружении выточенных из костей креплений стояла высокая банка со спиртом. Внутри бился черный комок, некогда бывший человеческим сердцем. Стоящий рядом насос мерно стучал, подавая, а затем выкачивая жидкость из мертвого куска плоти, заставляя его то раздуваться, то опадать.
Я не медлил ни секунды и рванул шоковый разрядник, стреляя в Шестерния. Да, нас разделял почти добрый десяток шагов, на таком расстоянии разрядная дуга ослабевает очень сильно, но сейчас, когда чувствительные механизмы робота были открыты, я должен был воспользоваться шансом.
Две молнии одна за другой сорвались со ствола разрядника. Без толку. Робот успел крутануться на месте, подставляя зарядам бронированный чугунный бок. Попадания заставили его мучительно выгнуться, но более сделать ничего не смогли. С грохотом кираса робота захлопнулась, вставая на место.
Шестерний погрозил мне пальцем:
– Нет, нет, Виктор, так просто все не будет. Даже не надейтесь. – Робот потерял ко мне интерес и обернулся к сыскному механизму: – Да, все это очень быстро изнашивается. Особенно сердца. Убив первого человека, я выбросил бархатное сердце Ники и поместил в грудь заспиртованное сердце, подключенное к заставляющему его биться насосу. С первым ударом я почувствовал, как моя человечность усилилась. Позже по моему требованию Родион начал заменять мои шланги и крепления костями, дабы человеческого во мне стало еще больше. Однако затем я задумался о том, что делать с трупами. И тогда меня озарило. Создатель постоянно говорил, что в моих поступках нет человеческого тепла. Но его слова были для меня загадкой. Я ведь создан из металла. Как же мне наполнить его человеческим теплом?
– И тогда вы стали хоронить трупы в терновом саду. Одновременно вы избавлялись от улик и получали то самое тепло, – кивнула сама себе Ариадна.
– Да, верно! Человеческое тепло. Я все думал, как его получить. Ведь во мне нет топки, лишь спиртовая горелка. И тут меня осенило. Ведь человека можно переработать. Мы с Родионом хоронили убитых мной людей под корнями терновника. А по осени собирали ягоды, что за лето напитывались теми, кто лежал под деревьями. Перегоняя их в спирт, мы получали самую алхимически прекрасную вещь на свете. Поймите, по сути, меня сейчас питает не спиртовое пламя. Меня питает сделанный из людей огонь. Я полон человеческого тепла.
– Ты же безумен, – тихо прошептала Ника.
– Безумен? Нет. Человечен? Да. Поймите, это не прихоть. Едва мы получили первый урожай, как я сразу поставил эксперимент. Залив в себя этого чудесного человеческого эликсира, я отправился на край сада и стал терпеливо ждать жертву. Мне повезло. Мимо шла молоденькая работница. Она была совсем одна на вечерней дороге. Я схватил ее и утащил в глубь сада. Там я разорвал ее напополам. Заживо. И знаете, как я ей сопереживал! Вы не поверите, если бы у меня могли течь слезы, они бы текли. Божественно. В этот момент я и понял, что окончательно стал человеком! Сердце в груди и людское топливо оживили меня. Из чугунной груды металла я стал настоящим человеком!
Я в ужасе уставился на гигантскую фигуру, а Шестерний тем временем продолжил:
– Но все же, Ариадна, часы – это косвенная улика. Как вы дошли до разгадки?
– Виктор верно мне сказал о том, что незачем прятать тела в саду, если их можно сжигать. Я принялась обдумывать, зачем нужно хоронить там людей. Ну
