Родион тяжело опустил голову. Он не проронил ни слова. Я внимательно посмотрел на механика.

– Или, может, Жоржика убили не вы? Может быть, это сделала Варвара Стимофеевна? И она передала вам часы и деньги? Не играйте сейчас в благородство. Вы можете пожизненно отправиться на каторгу, поймите.

Я произнес эти слова, хотя и не рассматривал эту версию всерьез. Сказал я это лишь для того, чтобы краем глаза уследить за реакцией экономки. Увидев на ее лице удивленное непонимание, сменившееся возмущением, я отбросил данный вариант окончательно.

– Нет. Она ни при чем, – подтвердил Родион и уронил голову.

– Ах ты ж чертопсина криворогая, шавка пыжиковая! – Феникс отшвырнул ружье на диван и сжал кулаки. – Мы же к тебе как к родному, а ты… Жоржик же никогда тебе ничего плохого в жизни не делал!

Лицо Феникса перекосилось от ярости, и он шагнул к сжавшемуся Родиону, занося над ним кулак. Как бы я ни относился к сидящему перед нами убийце, но избивать задержанного я позволить не мог. Загородив дорогу Фениксу, я резко приказал ему вернуться на место. Пожалуй, я сделал это зря. Я отвлекся на Грезецкого всего на несколько секунд, но этого оказалось достаточно.

Варвара Стимофеевна медленно отходила в угол комнаты. В руках женщины была зажата так неосмотрительно брошенная Фениксом четырехстволка. Мы замерли.

– Отпустите его, – негромко приказала экономка.

Чуть подняв руки, я вкрадчиво произнес:

– Варвара Стимофеевна, пожалуйста, не глупите.

– Отпустите его, – повторила женщина. Ее руки добела сжались на ружье. – Тогда я ни в кого не выстрелю.

Я чертыхнулся про себя. Вот это было точно не вовремя. Напряженно следя за ходящим ходуном в руках экономки ружьем, я произнес с максимальным спокойствием, на которое был способен:

– Варвара Стимофеевна, он убийца. Притом он убил не только Жоржика. Он убил многих. Под сотню человек.

Лицо Варвары Стимофеевны перекосилось. Любовница механика заговорила, сбивчиво и быстро:

– Вы врете! Врете! Он не мог. Я его знаю. Он хороший. Вы все врете! Я вам его не отдам.

От ее логики я скрипнул зубами.

– Не глупите. Опустите ружье, – сказал я уже со злостью. – Даже если он сбежит, мы его все равно поймаем. Он не стоит того, чтобы вы отправлялись на каторгу.

– Это мой выбор. Родя – беги!

Ружье в руках экономки дрожало. На ее глазах были слезы, и я понимал, что она собирается защищать любимого человека до последнего.

– Родя, ну что ты сидишь, беги! Обо мне не думай!

Я чертыхнулся, видя, как глаза механика полыхнули надеждой. Будто не веря, он поднялся со стула.

Феникс кинул взгляд на меня, а затем на свой карман, где у него лежал револьвер. Я отрицательно покачал головой. Свое оружие я тоже доставать не спешил. Варвара Стимофеевна держала ружье на изготовку. Стрелять из ненадежного разрядника было нельзя, бить надо было из револьвера, и сразу на поражение. Ответный выстрел позволить нельзя. Слишком много людей в зале. Именно поэтому стрелять я не желал. Убийца был найден, и вновь поймать Родиона было теперь делом техники. А множить трупы в этой кровавой истории я не хотел.

Меж тем Окалин трясущимися руками схватил со стола деньги и пригорошню драгоценностей. Сунув их в карман, он шагнул было к двери, но затем подхватил еще одну горсть, и еще, даже не замечая, как кольца и заколки выпадают из его пальцев, усыпая ковер под его ногами. На свою спасительницу он даже не смотрел.

Именно в этот момент полы усадьбы содрогнулись от тяжеленых шагов. Шестерний шел по коридору, как ни в чем ни бывало неся в руках поднос с чаем.

Проходя мимо Сибирской гостиной, чугунный исполин заглянул в распахнутую дверь и изумленно замер, осматривая всю сцену. В его голове что-то натужно заскрежетало. Войдя в комнату, он осторожно поставил поднос на тумбочку и с тревогой осмотрел нас еще раз.

– Кажется, тут что не так. Но что именно? – Он шагнул ближе, принявшись настороженно рассматривать Варвару Стимофеевну. Затем поглядел на оружие в ее руках.

– Да, точно, тут явно что-то случилось. Но что? Думай, Шестерний, думай. Ты что, разве хуже Ариадны? Ты же тоже в дедукции разбираешься. Давай, думай. – В голове робота туго провернулись шестерни. Он оглядел нас. Затем зашагал по гостиной. – Люди в комнате выглядят напуганными. Это раз. У Варвары Стимофеевны ружье. Это два. Эти факты как-то связаны. Это три. Но как? Думай, Шестерний, думай. Если есть ружье, то, значит, есть и дичь. А судя по калибру оружия… – Шестерний рванулся с места и оглушительно заорал на весь зал: – Медведь! У нас в усадьбе медведь! Тревога!

В следующий момент произошло множество событий сразу. Внутри корпуса Шестерния оглушительно завыл ревун. Робот, размахивая руками, заметался по комнате, снося шкафы и стулья. Варвара Стимофеевна завизжала и едва не выронила ружье. Я кинулся вперед и, схватившись за блок стволов, рванул их вверх.

Грохот выстрела слился с грохотом снесенной Шестернием люстры. В амуров на потолке ударила крупная дробь. Феникс и Ника в едином порыве кинулись мне на помощь. Раздались крики и топот. Родион, схватив в одну руку свой крупнокалиберный револьвер, а в другую ‒ дорогие часы Жоржика, бросился в двери.

– Шестерний, отмена! Родион – убийца, схватить его! Немедленно! – рявкнул Феникс.

Привыкший к работе с Шестернием, он мгновенно подобрал верные приказы. Не прошло и мига, как ревун в чреве робота стих. Резко выпрямившись по стойке смирно, чугунный исполин вдруг окутался облаком обжигающего пара.

Да, может быть, Альберт Клементьевич Грезецкий и не успел наделить чугунного великана умом, но машинерию гениальный изобретатель сделал как надо. За секунду Шестерний вдруг разогнался до скорости курьерского поезда, после чего, вынеся половину дверного проема, вылетел в коридор.

Кинув взгляд в сторону и убедившись, что Ника уже отбросила ружье в угол, а Феникс крепко прижимает Варвару Стимофеевну к полу, я кинулся следом за роботом. С парадной лестницы меж тем раздались выстрелы крупнокалиберного револьвера и оглушительный звон пуль по толстенному арденскому чугуну.

Следом за выстрелами раздался такой чудовищный грохот, что у меня заложило уши. Похоже, с лестницы рухнуло что-то неимоверно тяжелое.

Пробежав по проломленному, раскиданному во все стороны паркету, я вылетел на разбитую мраморную лестницу. Шестерний и Родион были внизу. Судя по всему, робот настиг механика почти на самой вершине лестницы, после чего исполнил то, что ему приказывали, – схватил Родиона.

Пожалуй, это задержание можно было бы назвать эталонным, однако не учел робот ровно один фактор – инерцию. Они упали вместе, и все ступени некогда шикарной мраморной лестницы были оббиты прокатившимся по ней тридцатипудовым роботом.

Чертыхаясь, я спустился вниз. Увы, все было так, как я и ожидал. Шестерний отделался лишь царапинами на могучих боках из арденского чугуна. Стоя на коленях, он держал в руках льняной платок и старательно обмахивал лежащего на полу механика.

Родион Окалин же выглядел именно так, как и подобает человеку, прокатившемуся полсотни ступеней в объятиях тридцатипудового робота. Ребра механика были раздавлены. Острые обломки костей торчали из-под разорванной, уже успевшей побагроветь рубашки. Черные глаза потускнели и безжизненно смотрели с алого от крови лица. На губах пузырилась кровавая пена. Высыпавшееся из кармана механика золото было темно от крови. Изодранные руки были бессильно разжаты.