Чтобы увести разговор подальше, Родион поспешил выяснить:

– Кто это – Катька?

Женька головой указала на покрытую соломкой стену, за которой жила Роза:

– Его дочь.

– Чья? – не понял Родион.

– Ну, того мужика… Хозяина этого дома.

– Его дочь?! – У него слегка помутилось в голове: он был уверен, что лишь на днях выяснил правду о существовании этой дочери… Не дочери даже, просто ребенка, без пола и имени… А тут ее, оказывается, уже зовут Катькой, и… Зачем же Рената ему голову морочила? А он – Розе…

– Стоп, – вырвалось у Родиона. – А ты откуда вообще о ней знаешь?

Женька посмотрела на него, как на недоразвитого:

– А кто, по-вашему, живет у нас?

– Вот эта девочка…

– Ну да. А вы не знали, что ли? Я думала, Света вас уже посвятила. Вы же вроде активно общаетесь!

«Я ничего не понимаю! – взвыл он про себя. – Что за игру ведет Рената? И какую роль она мне отвела?»

И вдруг его мысли как будто отдались каким-то жутковатым, негромким эхом, заставившим вздрогнуть и его самого, и Женьку.

– Что это было? – спросила она шепотом.

Повторившийся стон теперь сделался протяжным настолько, что Родиону удалось определить.

– Оттуда. – Он показал на стену пальцем, не решившись коснуться ее.

– Это кто-то стонет, да? – В Женькиных глазах сгустился страх, они сделались темными.

– Похоже на то… Но почему так хорошо слышно?

Приблизив лицо к самой стене, Родион громко позвал, во всем теле ощущая готовность немедленно отскочить назад, если… Что – если, он и представлять не хотел.

– Эй, вы меня тоже слышите?

Стон показался ему настойчивым, будто человек, находившийся по ту сторону стены, призывал его каким-нибудь образом проникнуть к нему. Глянув на вытянувшееся от волнения, побледневшее Женькино личико, Родион сделал то, что незадолго до него (по ее меркам, целая вечность прошла!) сделала Рената: он постучал по стене, что была перед ним, и услышал отзвук пустоты.

Глава 23

Справившись с холодной – до мурашек – волной изумления, она даже залюбовалась тем, как Родион орал на нее. Исходившее от него негодование обдавало жаром, и Рената невольно нежилась в потоке энергии, которой ей так не хватало в последнее время. То, что он не выбирал выражений, ничуть не смущало ее: сейчас ведь даже стихи пишутся матом, что уж там в ссоре церемониться…

Вот только спокойный июньский вечер никак не принимал человеческую ярость. Ренате казалось, что они оба вписаны в этой пейзаж чужой кистью бездаря, покусившегося на шедевр.

– Ты – тварь бессердечная! – сплюнул Родион в очередной раз. – Я что, не заслужил большего, чем добывать информацию о придуманных тобой романчиках?

– Это – не романчик. – Впервые за последние дни ей было так весело, что она даже рассердиться не сумела.

– Это вообще ничто! Господи, ты ослепла, что ли? Парень на последнем издыхании, какая ему, к черту, любовь?! Что ты от него хочешь, интересно знать? Он даже естественные отправления не контролирует, а ты…

Рената холодно заметила:

– Вот об этом ты мог бы и не говорить.

– Почему же? Эти подробности разрушают романтическую идиллию, которую ты сочинила? А принять его со всеми его уколами и памперсами слабо?

Рената провела длинным травяным колоском по голой ноге до колена, потом спустилась вниз, пощекотала пальцы, выглядывающие из прорези босоножек.

– Знаешь, несколько дней назад я приняла бы, – сказала она тоном, расходившимся с легкомысленностью этих движений. – Если б мне отдали его.

– А ты попроси! Не думаю, чтобы Роза очень уж за него держалась. Теперь.

– Как ты по-свойски: Роза…

– Ты все сделала, чтобы так стало.

– Я только попросила тебя узнать… кое-что… Не обязательно было забираться к ней в постель.

– Да что ты? – огрызнулся Родион.

По тому, как это прозвучало, Рената поняла, что лучший из старых приемов защиты – нападение – опять оправдал себя. Теперь оставалось только немного дожать Родиона, в этом она была уверена. Не пройдет и четверти часа, и он еще будет прощения просить.

Но она сама сейчас была слишком уставшей от безнадежности, вялой, почти аморфной, не способной бороться. Родион не услышал того, что она сказала про упущенный срок, а это и было главным: несколько дней назад – приняла бы, сейчас – нет. И все потому, что Глеб солгал ей, а Родион не додумался сделать то же самое, выложил правду-матку, которой Рената совсем не хотела. Просила ее, но, как оказалось, нисколько не хотела. А Родион этого не понял… Как же после этого он может говорить о любви, если даже не понимает ее? Хотя он и не говорит больше… Только твердит о самолюбии, которое уязвлено.

– Ты могла бы хоть поставить меня в известность, что эта Светина девочка и есть его дочь, – упрекнул Родион уже без прежней запальчивости. – А то насочиняла про какую-то бедную родственницу…

Слегка крутанув плечами, чтобы разогнать кровь (когда он перестал орать, ей опять стало холодно), Рената выдавила унылую усмешку:

– Если мы все живем под одной крышей, разве мы не родственники, а?

– Что тебя так зацепило в нем? – Серые глаза Родиона опять стали тоскливыми, будто и не пронеслась только что эта буря, после которой просто обязано выглянуть солнце. – Видно, конечно, что он был красивым мужиком, но ведь он уже и не…

– Красивым и остался.

– И тебе достаточно смотреть на него? Это уже счастье?

Накрученная на палец соломинка топорщилась угловатым кольцом. Рената смотрела на него и не могла понять – откуда? Сама себе надела это кольцо.

– Трудно в это поверить?

– Нет, – неожиданно признался он. – Мне тоже было бы достаточно просто смотреть на тебя. И чтоб ты меня не прогоняла. Это и происходит?

Она нашла в себе силы поправить:

– Происходило. Больше ничего не происходит. Я больше не хожу к нему.

Присев перед ней, Родион вдруг предложил тоном, в котором она не смогла расслышать издевки:

– А хочешь, я заберу его оттуда? Не спрашивай – как, это уж моя проблема. Перетащу его к тебе, и любуйся сколько хочешь. Только не забудь, что его еще и кормить надо, и обмывать, и, наверное, подлечивать как-то…

Рената вскочила, толкнув его бедром в лицо:

– Ты не слышишь того, что я тебе говорю! Он наврал мне с три короба, понимаешь? Зачем, а? Совершенно бессмысленная ложь! Значит, просто привычка врать на каждом шагу. Думаешь, я смогу простить это?

– О господи, – вздохнул Родион и с усилием выпрямился. – Ты просто сама честность. Никогда не врала, что