Почему Женька так припала к Катюшке, очаровала, ускоренным методом взрастила в ребенке потребность именно в ее руках, улыбке, голосе, Светлана понимала. Еще месяц назад Женька жила с ощущением, что нет на свете человека, для которого она была бы главной любовью. Мамы обычно не в счет… А у Светланы главное ушло вместе с Петром, племяннице и дать нечего, как бы ей ни хотелось.

И тут появилась маленькая девочка, никого из них не любившая, значит, все трое могли побороться на равных. И Женька бросилась драться за Катю со всей азартной горячностью своей юности…

Она не учла лишь того, что не все в Светланиной душе, как выяснилось с появлением Кати, уже было похоронено. Самое пронзительное и болезненное только теперь и пошло в рост… Или это сейчас казалось, что ничего более радостного и мучительного она не переживала в своей уже и самой казавшейся долгой жизни? Как бы там ни было, Светлана бредила этой девочкой, запах которой с жадностью втягивала со вспотевших ножек, с сонно раскрытых губ…

Она была еще более чужой, чем племянница, ни капельки общей крови, но Женька ей так не полюбилась в свое время, хотя Светлана понимала ее, и поддерживала, и утешала. Но в этом спокойном и дружеском чувстве не было ни замирания, ни остроты. И потому присутствие племянницы рядом с ее девочкой уже становилось невыносимым…

Как все было бы спокойно и радостно, если б Женька была ее дочерью! Не умирают ведь от ревности многодетные матери… Но это – чужое! – вмешательство в свою последнюю любовь, как с ним смириться?

И Светлана то и дело не выдерживала, выхватывала Катю из молодых, ловких рук:

– Дай я сама!

Ей чудилось, что Женька улыбается понимающе и за ее спиной подмигивает Кате: ничего, эта старая вешалка скоро устанет за тобой бегать, и ты опять приползешь ко мне, ведь правда? И действительно: стоило Светлане отвлечься, ее ненаглядная малышка с проворностью насекомого направлялась к Женькиной комнате, чтобы скрыться в объятиях юной, веселой подружки от этой надоевшей тетки, все время пытающейся сцапать ее и прижать так, что не вырвешься…

– Глупо, глупо… – Сгорбившись на скамье между кустами сирени, уже подавленная их ароматом, Светлана с силой терла лоб, цепляя отдельные волоски, больно вытягивая их, один даже рванула в раздражении.

Глупо соперничать с собственной племянницей в любви. Не важно, на кого направлена эта любовь, не в этом дело… Но само соперничество такого рода омерзительно, унизительно для нее же, для Светланы. Уступить надо, переступить через себя, дать дорогу юности, будущему, чтобы оно было счастливым, иначе какой смысл в жизни вообще, если ты не хочешь этого?

Она прошептала, не поднимая глаз на хохочущих над ее бедой девчонок:

– Я отжила. Не жила. Что было-то? Петя… Господи, милый ты мой, почему ж ты не забрал меня с собой? Хоть сейчас забери! Никто не любит меня больше. Никто не хочет любить… Один ты.

Не замеченная девочками, которые намеревались совершенно обкорнать единственную на участке плакучую березу, Светлана поднялась и бесшумно зашагала по траве в сторону дома. Ей хотелось побыстрее скрыться ото всех и наплакаться вволю. Но уже на крыльце вспомнилось о том типе, что слышит каждый звук на их половине, может, не только на кухне… И показалось невозможным плакать при нем, это уже походило на пошлый, нарочитый спектакль.

Спустившись вниз, Светлана прошла по усыпанной розовым гравием дорожке к воротам, вышла на узкую дорогу, ведущую к шоссе… Все ее существо в эти минуты обратилось в слух, и каждая клеточка ждала, что вот-вот раздастся этот чудный, плаксивый зов: «Мама!» Ведь могла же произнести это заветное слово, когда ей было нужно…

Но сейчас в этом нуждалась одна только Светлана, а малышка, скорее всего, и не заметила, что радостный летний пейзаж лишился раздражающего глаз присутствия некрасивой женщины. Все здесь слишком красиво для нее, дом этот, березы, девочки… Чудные, полные жизни девочки…

Последний звук взвился резким визгом, звуковая волна налетела и погасила все другие звуки, даже свет хищно слизнула, навалившись черной ватой – и глухо, и темно.

А потом вдруг – Светлане показалось, что следом, – прорвав душное небытие, возникло женское лицо. Она не сразу его узнала, до этого видела только издали. Но когда вспомнила, тут же всплыло как-то произнесенное сестрой старомодное имя: Роза.

– Вы живы? – Ничуть не похожие на лепестки губы шевелились, но звук возникал не сразу, будто при неправильной озвучке фильма. – Я вас задела, только задела, почему вы потеряли сознание? Капот чуть помялся, но как раз это… Но у вас ведь ничего не сломано? Вы же понимаете, что я говорю? Правда?

Светлана шепнула:

– Слишком много вопросов…

И выцветшие губы, быстро шевелившиеся перед ее глазами, расплылись в улыбке:

– Ну, слава тебе господи! Я так и знала, что с вами все в порядке!

«Это и называется: в порядке?» – Светлана усмехнулась.

И хоть это нисколько не походило на ответную улыбку, Роза ожила еще больше – цветок сбрызнули водой.

– Я притащила вас к себе, ничего? Честно говоря, струхнула малость: а вдруг я вас слегка покалечила? Ваша сестра еще звонить бы начала… А нам это надо?

Светлану удивило это естественно прозвучавшее «нам», будто они с Розой были в сговоре против Ренаты. Но встревать с замечаниями не стала, ей не терпелось оглядеться: вот она – таинственная другая половина. И где-то здесь тот человек, из-за которого ее сестра стремительно пожухла, как цветок на солнцепеке. Светлана поморщилась: «Опять цветок…» Что они привязались, эти цветы?

– Не особенно прибрано, – по-своему поняла Роза ее взгляд. – Знаете, когда не для кого, то и не хочется ничего вылизывать. Разве не так?

– Не для кого? – машинально повторила Светлана и сама ужаснулась – разве можно заострять на этом?

Но следом, вместе с кусками проявляющейся действительности, пришло одобрительное: именно так и следовало сказать, иначе Роза поняла бы, что соседям известно о ее жизни куда больше, чем ей хотелось бы. Бестактность в данном случае была менее опасна…

Впрочем, что Роза могла ей сделать? Выбросить на дорогу и переехать еще раз?

И все же едва уловимый запашок опасности витал в воздухе… Сидевшая рядом женщина закурила, видимо, совершенно уверилась в том, что ничье здоровье от наезда не пошатнулось. Не будучи уверенной настолько же, Светлана осторожно повернула голову вправо-влево. Перед глазами не плыло, хотя все предметы с какой-то неохотой возвращались на свои места.

Она сосредоточилась на сухом букете: не розы, слава