Но отбросил Иеремия сомнения и колебания. Он – глава общины, её представитель, посланник в Киеве; если сбежит, потеряет уважение среди всех своих соплеменников. Будут обходить его стороной, боясь приблизиться на расстояние меньше семи шагов. Позор, и только! Да и сыну навредить можно.

– А, отец! – Иезекииль, полный, высокий, с короткой курчавой бородкой, держа в руке свечу, встретил его на крыльце. – Что случилось? Почему ты всё время озираешься? За тобой что, гонятся?

– Тсс! Тише! – выразительно приложил палец к губам Иеремия. – Не шуми. Имею дело в Киеве. Тайное, спешное и важное.

– Проходи, чего ты встал здесь. – Сын жестом пригласил его в дом.

Иеремии сухо поклонилась в пояс невестка; несколько ребятишек, громко галдя, ухватили его за подол долгого плаща; Иезекииль отогнал их прочь и провёл отца в узкую камору с высоким побелённым потолком. На стенах в серебряных семисвечниках горели толстые восковые свечи, в углу пылала печь, косящатые окна были плотно затворены.

Иеремия положил на стол мешочки с монетами. Сын изумлённо вытянул длинную шею.

– И что это? – Глаза Иезекииля хитровато забегали.

– Король угров Коломан поручил мне одно опасное и тяжёлое дело.

– При чём здесь Коломан? Это что, его золото?

– Садись и слушай, Изя. – Иеремия сел на лавку, поманил к себе сына и шёпотом на ухо изложил ему намерения Коломана.

Иезекииль побледнел, прикусил губу, лицо его напряглось.

– Да, это действительно опасное дело, – сказал он после недолгого молчания. – Нельзя ли как-нибудь избежать его выполнения?

– Нет, Изя. Или ты думаешь, король что, шутил со мной? – Иеремия недовольно передёрнул плечами. – Что мне делать? Посоветуй.

– Надо пустить слух, что у тебя есть деньги, – морща и разглаживая пухлой ладонью лоб, сказал Иезекииль. – Я бы сам предложил князю Святополку кредит… Но я боюсь, отец. Когда узнают, что это золото Коломана, мне может не поздоровиться.

– Зато какой будет прибыток! Изя, подумай! Мы ведь не все деньги дадим князю. Можно и людинам дать в долг. Резы возьмём себе. Коломан не будет считать, ему важно другое.

– Ты прав, отец. Мы разбогатеем на этом золоте. Но… О том, что оно принадлежит королю, должен сказать князю не ты и не я, а венгерский посол. А нам останется вовремя унести ноги из Киева, спастись от княжеского гнева.

Руки Иезекииля дрожали от волнения.

– Изя, князь не станет ссориться с иудейской общиной Киева. Откупитесь дарами.

– Плевать на общину, отец. О себе подумать надо.

Иеремия вздохнул. Да, новое поколение сильно отличается от его сверстников. Вот он ради своей общины согласился на это столь рискованное дело, а его сын циничен, холоден, думает только о своей выгоде.

– А что, князь Святополк в самом деле не сможет выплатить кредит? – осторожно спросил Иеремия.

– Сможет, но не захочет. Он жаден, скуп, отец. Кроме того, у него есть наложница-чудинка, которая требует больших расходов. Когда он овдовел, то какое-то время жил с ней невенчанный, а потом женился на дочери половецкого хана Тогорты.

– Через эту наложницу и надо нам действовать! – стукнул себя по лбу Иеремия. – Теперь я начинаю убеждаться, что это верное дело. Ты можешь сходить к ней? Есть у тебя с ней дела?

– Иногда я продаю ей ожерелья, браслеты, мониста.

– Вот и воспользуйся. Скажи ей, что я даю в рост деньги и продаю драгоценности с отсрочкой выплаты. Падкое на украшения женское сердце не устоит перед соблазном взять у меня в долг. А платить придётся князю. Понял?

– Понял. Но чего добивается король Коломан?

– Он хочет заставить князя Святополка расплачиваться за кредиты городами и землями. Или вынудить выполнять какие-то свои условия.

– А король не так глуп.

– Изя, замолчи! – прикрикнул на сына Иеремия. – Король Коломан – мудрый человек. Он сильно отличается от остальных королей, князей и императоров.

Иезекииль пожал плечами.

– Завтра же сходи к чудинке, – продолжал Иеремия. – Надо торопиться. Коломан не простит нам задержки.

Он глухо закашлялся и отёр платком губы.

…Белокурая красавица чудинка от души радовалась золотой гривне и усыпанным яшмой и лалами[218] браслетам. Она не могла и предположить, в какой хитроумно расставленный капкан угодил её всегда такой щедрый на слова любви и ласки господин.

Глава 35. Крах надежд

Князь Олег плакал, закрыв лицо руками и припав к шее коня. Он остановился где-то в глуши, на островке земли посреди болота. Отчаяние, бессильная злоба, досада, горечь поражения – все эти чувства внезапно нахлынули ему в душу. Исчез лишь страх – страх загнанного зверя, страх, заставлявший Олега мчаться по пыльной дороге к тёмному лесу, мимо крутых оврагов и топких болот, подальше от злополучной реки Колокши, где его войско было столь жестоко разбито новгородцами и суздальцами под водительством молодого Мстислава Владимировича.

А ведь как всё славно начиналось: после неудачи в Стародубе вместе с союзными половцами он, Олег, презрев обещание явиться на княжеский снем, неожиданно нагрянул на Муром. В сражении под городскими стенами погиб один из сыновей Мономаха – юный Изяслав, незадолго до этого помимо воли отца прогнавший из Мурома Олеговых посадников. Вслед за тем Олегу удалось подчинить своей власти также и Ростов с Суздалем. Князь Владимир, вопреки ожиданиям, не стал мстить двухродному брату – врагу, наоборот, он прислал грамоту с призывом к миру, обещал оставить Олегу с братьями Муром и Рязань, но требовал от них уйти из Ростово-Суздальской земли, своей родовой вотчины.

«О многострадальный и печальный я! – писал в своём послании Владимир. – Много борется душа с сердцем, и одолевает сердце моё, ибо тленны мы сущи. И помышляю: как стать нам пред страшным судьёй, аще каянья и смиренья не приемлем мы между собой.

…Написал тебе грамоту: примешь её с добром ли, с поруганием ли, узрю на твоём писаньи…

Господь наш не человек есть, но Бог всей Вселенной: аще хощет, в мгновенье ока всё сотворит. Он сам претерпел хуленье, и оплеванье, и ударенье… жизнью владея и смертью. А мы что есмь, человеци грешны и худы? – Сегодня