сущем, являясь недостатком добра, дефицитом, дефектом. При этом благо тождественно бытию. Зло же – небытие. Зло – неправильное направление воли тварного разумного существа (человека, ангела), выбравшего изменяемое неизменному, низшее – высшему, телесное – духовному, частное – всеобщему, свое – Божию. Грех Адама состоял в гордыне (лат. superbia), в стремлении к независимости от Бога и самоутверждению.

В раю Адам и Ева совершили преступление против Бога и заповеди, осознанное и потому влекущее чувство вины, отчуждённость от создателя и абсолютное одиночество. Последствиями первородного греха стали умопомрачение и неведение, подчинение низшим плотским вожделениям, утрата свободы выбора, тяжкое рабство греху, невозможность не грешить и, наконец, телесная смертность. С изгнанием Адама и Евы из рая произошла коренная порча человеческой природы, выразившаяся в естественной слабости. Жизнь человека стала медленной смертью. От райской внутренней целостности и полноты человек шагнул на встречу внешнему разнообразию, рассеянности на многие желания и заботы, которые никогда не могут его насытить или удовлетворить. Поскольку в Адаме, как в своей основе, заключался весь человеческий род, то грех Адама со всеми его последствиями перешёл на всех людей и стал передаваться по наследству. Греховность, как венерической болезнью заразились потомки – не через душу, а через тело, через страстную похоть, сопровождающую зачатие всякого человека, передающуюся его телу и заражающую богоданную душу. Так постепенно род человеческий приумножаясь и распространяюсь по земле стал массой осуждённых и погибающих грешников.

После грехопадения, полагал Августин, люди утратили свободу выбора, способность совершать добро. Свободное желание у людей сохранилось лишь по отношению к греху. Желание добра перестало зависит от человека, но вкладывается непосредственно Богом. Вина Адама, перешедшая на всех его потомков сделала их «чадами гнева». Поэтому необходим приход Заступника и Примирителя человека и Бога, через которого бы очистился и возродился род человеческий. Им и стал Христос – Новый Адам. О фатальности грехопадения, его последствиях и искуплении повествует Босх.

Рис. 7. Казалось бы, центральная сцена и главная тема створки – представление Евы Адаму и тайна брака между мужчиной и женщиной. Вместе с тем – разнообразие деталей даёт возможность более объёмного прочтения. Рай устроен иерархически: конечно, в нём доминирует Бог в ипостаси Христа. По правую, сакрально и геральдически значимую, руку от Бога (если смотреть изнутри триптиха) находится Адам, имеющий право давать имена всем вещам, а по левую руку (менее сакральную) – Ева. Над Адамом развеваются широкие листья финиковой пальмы – так называемого «драконова дерева» (лат. Draco Dracaena), обладающего положительной семантикой: его смола считалась исцеляющей, из неё делали киноварь – ценную красную краску. Кроме того, «драконово дерево» также может быть отождествлено с древом любви (лат. lignum amoris).[20]

«Драконье древо», обвитое виноградной лозой, символизирующей Христову кровь, неспроста расположено на стороне Адама, грех которого был искуплён Сыном Человеческим[21]. Средневековый зритель с его постоянной практикой созерцания религиозного искусства мог считывать определённое, характерное положение ступней Адама – точно такое же, как и у Христа в сцене распятия. Эти сцены подчёркивают связь Адама и Иисуса (рис. 12).

Еву же окружают сплошь негативные образы: кролики (похоть), звери, пожирающие друг друга (насилие и агрессия), плавающие в мутном водоёме чудовищные мутанты, среди коих читающий книгу утконос с рыбьим хвостом (чтение книги в подобном контексте должно означать лжезнание, рис. 8).

Христос изображён в характерной иконографической позиции жениха. Он благословляет брак не между Адамом и Евой, но! – между Собой и Евой! Находящийся в стороне Адам причастен к этому союзу через отождествление с Сыном Человеческим посредством «христоподобного» положения собственных ног и через соприкосновение со стопами самого Христа – эта композиция тоже указует на грядущее распятие (рис. 12). Во многих средневековых миниатюрах, в частности, среди иллюстраций «Bible moralisée», можно видеть акт сотворения Евы из ребра Адама около Христова Распятия. Вместе с тем, из проколотого бока Христа тоже выходит Женщина (явно зарифмованная с происхождением Евы из Адамовой плоти) – аллегория Церкви (устойчиво представлявшейся в женском обличии), возникшей благодаря жертве Христа и Его воскресению (рис. 14). В виде женщины персонификация Церкви понималась как Христова невеста.

Рис. 8 а. Фома Аквинский писал, что незадолго до грехопадения в раю случались конфликты и возникало насилие между животными («Сумма теологии». Вопрос 96. О господстве, принадлежавшем человеку в состоянии невинности).

Рис. 8 б. Над фигурой Евы изображена пальма, обвитая чёрным змеем – знак грядущего греха.

Рис. 9. Внутреннее пространство створки делится по воображаемой вертикали: ровно посередине, над фигурой Христа, расположен светло-алый фонтан, будто собранный из органических форм, также напоминающий готический табернакль. Райский фонтан возвышается в центре живого источника Эдема: розоватый цвет фонтана явно рифмуется с цветом ризы Христа, а диски на нём – с Христовыми ранами. В средневековой экзегезе образ воды, бьющей из фонтана, ассоциировался с ранами и кровью Христа – источника вечной жизни, которого хочет причаститься каждый христианин: «Жаждущему дам даром от источника воды живой» (Откр. 21:6–7). Подножие фонтана усеяно драгоценными камнями, но внутри него расположилась сова, символизирующая зло, духовную слепоту, намекающая на грех и распятие Христово. Сова может быть эквивалентом или замещением искуса, змея и плода с древа познания. Зло потенциально присутствует в сотворённой Богом природе, в раю (рис. 10).

Рис. 10. Сова в центре фонтана, окружённая диковиными птицами и павлином – птицей райской. В основном Средневековье понимало сов отрицательно, в особенности Босх (глава 6, рис. 9), однако иногда встречались положительные интерпретации: мол, сова видит ночью, во тьме, а следовательно обладает способностью к прозрению и обнаружению тёмной стороны бытия.

Над Евой, справа от озера, Босх написал иссохшую почву небольшого холма. Сальвадор Дали же в этом фрагменте усмотрел человеческий (а точнее говоря – свой собственный) профиль с вытянутым носом (который он потом воспроизвёл в своей картине «Великий мастурбатор», глава 8, рис. 37 а, б). Подобные ассоциации возникают неспроста: финиковая пальма на утёсе, обвитая змеем, – древо познания добра и зла, в то время как антропоморфный утёс отождествляется с Голгофой, местом