из них на краю света находится. Твой тоже чувствует, что ты с ним, не предала. Сердце сердцу весть подает. Сердце сердце чует. Говори, что любишь его или думай так, и услышит…

«А я и так постоянно говорю, что люблю его», – подумала Марта. Слышит ли? Ганя, милый!

Алексеева вызвали на допрос через час после отбоя. Он шел по коридору и молил Бога, чтобы следователь в кабинете был один. Так оно и случилось, за столом сидел Усачев, Никифорова не было. Как обычно, Усачев указал Алексееву на табурет, а сам достал из кобуры пистолет и положил на стол рядом с папкой:

– Очухался? Вот тебе бумага, а вот, – Усачев толкнул к нему несколько исписанных листков, – я тебе облегчил работу, перепиши, и все. Приступай.

– Я передумал.

– Что? Что ты сказал, скотина? Да я тебя… – Усачев вскочил и кинулся было к Алексееву, но тут же повернул к двери. – Сейчас прикажу привести сюда твою сучку и забью ее на твоих глазах…

Алексееву и надо было, чтобы следователь отошел от стола, он быстро встал, схватил пистолет, направил его на Усачева:

– Стоять! Скотина!

– Что?! – Усачев оглянулся и враз побледнел. – Ты это… Сейчас же положи оружие на место. Да знаешь, что тебе за это будет? Ты до суда не доживешь…

– Напугал. Мне все равно грозит расстрел. Не зли меня, быстро мордой на пол и руки за голову. Ну!

– Никуда тебе не деться, мы тебя из-под земли достанем.

– А почему ты думаешь, что я тебя оставлю в живых? Ты столько зла мне сделал. Хочешь жить, слушай меня и исполняй. Сказал, на пол, значит, быстро мордой на пол.

Усачев, продолжая угрожать, лег и закинул руки за голову.

– Вот так. Полушубок твой и шапку я конфискую.

Не спуская глаз с Усачева, Алексеев снял с вбитого в стену гвоздя полушубок. И шапка, и полушубок оказались большеватыми, так что шапку пришлось сдвинуть на затылок, иначе наползала на глаза. После чего взял папку, положил в нее листки, исписанные Усачевым, и засунул за отворот.

– Теперь медленно встань и позови караульного из коридора. И смотри, стреляю без предупреждения.

Усачев встал, отряхнул колени.

– Ты только усугубляешь свою вину. Положи оружие на место. И никто не узнает о том, что здесь произошло.

– Выполняй! – Алексеев приставил к спине следователя пистолет. – Чуть приоткроешь и все.

Подошли к двери, и Усачев, приоткрыв ее, крикнул:

– Сержант, зайди на минуту.

– Как войдет, сразу закроешь за ним дверь, – приказал Алексеев, – и никаких попыток, погубишь себя и сержанта.

Только за сержантом закрыли дверь, Алексеев приказал:

– Сними ремень вместе с кобурой и положи на пол. Иначе застрелю тебя и офицера. Скажи ему, Усачев.

Усачев нехотя произнес:

– Выполняй, сержант.

– Но как же это? – сержант ростом под два метра растерянно взглянул на Усачева. – Как же это?

– Выполняй! – уже зло крикнул Усачев.

И сержант, что-то бубня под нос, расстегнул ремень и вместе с кобурой положил на пол.

– Теперь оба отойдите к стене, – Алексеев подобрал оружие и сказал: – Садись, сержант, за стол и сиди, пока не вернется Усачев. Он и принесет твое оружие. Заорешь или выйдешь из кабинета, я из твоего пистолета застрелю Усачева. Понял?

– Понял, – сержант смотрел на Усачева, не скажет ли чего, но тот молчал.

– Садись, садись, а мы пошли. Двигай, Усачев. Хотя постой, сапоги сними.

– Это зачем?

– Не твое дело. Снимай. Да не боись ты так. Будешь все делать, как я скажу, останешься в живых. Вот теперь пошли. А сапоги сержант покараулит.

Чтобы выйти из здания, надо было пройти мимо дежурного, и Алексеев боялся, как бы тот ненароком не выглянул в коридор и не заметил их раньше времени. Но все обошлось. Дежурный сидел спиной, положив ноги на стол, и не сразу разглядел за Усачевым Алексеева. Но когда он протянул руку к кобуре, Усачев сказал:

– Не дури, Семенов, отдай ему оружие.

Алексеев повесил на плечо ремень с кобурой, приказал:

– Теперь сними сапоги. Быстрей. Я выхожу первым. Если хотите получить оружие, сразу за мной. И без шума.

Алексеев вышел из здания, вздохнул полной грудью морозный воздух – он на свободе. Следом вышли Семенов и Усачев и сразу стали переступать ногами.

– Стойте здесь и смотрите, куда я брошу оружие.

– Тебе далеко не уйти. Завтра снова будешь у нас, но уже инвалидом, – пригрозил Усачев.

– Передай привет Боровикову, – бросил на ходу Алексеев, надо было спешить, неизвестно, поднял ли сержант тревогу.

Отойдя на приличное расстояние, он вышел на тусклый свет, льющийся из окна приземистого дома, приподнял оружие над головой, забросил в снег и снова нырнул в темноту. Время у него было, он для того и разул Усачева с Семеновым, чтоб они не смогли преследовать его. Решение сбежать родилось у него не спонтанно, поначалу хотел завладеть оружием и застрелиться. В следователя стрелять не собирался, боясь этим навредить Марте и Саморцеву с Гороховым. Хорошенько поразмыслив, уходить из жизни раздумал. Не вечно же будут править шипицины, боровиковы, усачевы, никифоровы. Не может такое долго продолжаться. Поэтому не стоит торопить свою смерть. Глядишь, и доживет еще до тех времен, когда в тюрьме будут сидеть шипицины и их руководители. Куда бежать, решил сразу – к зимовью Горохова. Но мешала одна проблема – морозы стояли под пятьдесят, и ему без рукавиц и спичек, чтобы разжечь костер, преодолеть девяносто километров было невозможно. Нужно обращаться за помощью. И здесь, в райцентре, был только один человек, которому он полностью доверял, и который не побоится ему помочь – старший брат Николая Соловьева, Михаил.

Алексееву повезло, пока добирался до дому Михаила, никого не встретил, даже собаки не лаяли, ленились в такой мороз покидать конуру. Возле дома Алексеев остановился. Вправе ли он просить помощи у Михаила, не навредит ли ему этим? Не сидит ли кто у соседского дома, мучаясь бессонницей, не следит ли за ним? Но выхода не было, и он осторожно постучал в дверь. Скоро с той стороны раздалось:

– Кого черт принес так поздно?

– Михаил, это я, Алексеев.

– Ганя? – Михаил открыл дверь, сграбастал Алексеева ручищами, похлопал по спине. – Отпустили? Почему ночью?

– Сбежал я.

– Мать твою! Как это ты ухитрился? – он отстранил Алексеева, потрогал погоны, звезду на шапке. – Убил, что ли, кого там?

– Что ты. Мог, но не стал, хотя их оружие у меня было.

– Молодец! Не замарался в крови. Да и они не бандиты, при службе. Оружие куда дел?

– Обратно отдал. Сейчас я перед законом чист, а взял бы оружие – все, виновен.

– Пошли в дом, там поговорим.

– Я здесь постою, не надо, чтобы твои меня видели.

– Никого нет, у Полины мать