А потом произошло чудо. В один прекрасный день он бросил Хелен. Нежданно-негаданно она ему надоела, и он захотел меня. Все это время он встречался не с той девушкой и только сейчас это понял, сказал он мне. Я была безумно счастлива. Меня впервые заметили. Теперь уже Хелен страдала и ревновала. А что я могла сделать? Он больше ее не хотел, он хотел меня. Впервые в жизни мне улыбнулось счастье, и я не собиралась от него отказываться. А кроме того, Хелен, с ее внешними данными, наверняка скоро найдет себе другого. Ведь раньше мне приходилось играть роль некрасивой подруги и с грустью смотреть, как вокруг нее увиваются мальчики. И теперь я это заслужила. Ей придется смириться.

Итак, несколько сказочных недель, пока Хелен куксилась сзади, я сидела на переднем сиденье рядом с ним, купаясь в его внимании. Я наслаждалась своим новым, высоким статусом, который наконец получила в нашей компании, но, когда я оставалась с ним наедине, когда он сжимал меня в объятиях и целовал, это было единственным, чего я хотела от жизни.

Или, по крайней мере, уверяла себя в этом. На самом деле его внимание немного пугало; мне было страшно, когда мы, высадив всех остальных, оставались вдвоем, когда ехали все дольше и дольше до моей улицы, когда однажды вечером он остановился на темной, безлюдной дороге. Я безумно хотела, чтобы он меня поцеловал, и после того, как это случилась, была на верху блаженства. Но когда его руки стали шарить у меня под футболкой, мне это совсем не понравилось. Я вздрогнула и попросила его прекратить. Я была к этому не готова. О чем так и сказала ему. Все нормально, улыбнулся он тогда, а потом и в следующий раз. Но еще через раз, когда он стал гладить меня по спине, я почувствовала, как он расстегнул мой бюстгальтер и, не успела я и глазом моргнуть, задрал на мне футболку и стащил ее через голову. Я оцепенела. Я захныкала. Я умоляла его остановиться. Мы только немного пообжимаемся, сказал он. Поцелуемся и пообжимаемся без футболок. На матрасе под одеялом в глубине микроавтобуса.

Но он хотел большего, кто бы сомневался, и через какое-то время я стала замечать, что он начинает раздражаться и что я теряю его. Я была в отчаянии, я стремилась его удержать и со временем позволила ему получить желаемое. Но когда это случилось, все было бездушно и клинически. Совсем не то, чего я ожидала, и я ужасно расстроилась.

Ну а потом для меня все было кончено точно так же, как в свое время для Хелен. Как и тогда, он перестал приходить в парк. И вот однажды в воскресенье я, со своим разбитым сердцем, прошла пять миль до ремонтного бокса. И услышала ледяные нотки в голосе любимого мужчины, и увидела презрение в его глазах, когда он сказал, что нечего сюда таскаться.

Все было кончено. Остались лишь боль, вина и стыд. Мальчики рассердились на нас с Хелен за то, что он перестал приходить к нам в парк. Они обозвали нас проститутками и сказали, что мы обломали им кайф.

Затем поползли слухи. В парке, в школе, везде, где мы появлялись. И когда пошли кривотолки, девчонки в школе хихикали, прикрывая рот рукой, или прекращали разговор, если мы входили в класс, ну а мальчишки стали ухлестывать за нами, подбивая клинья к нам обеим. Хелен им это позволяла. И посмотрите, куда это ее завело.

Вот об этом я и вспоминала, лежа на холодном полу ванной комнаты, пока ждала Хелен. Вспоминала под отчаянный стук сердца, которое колотилось так громко, что, казалось, прямо сейчас выпрыгнет из груди. Но я вспоминала отнюдь не ту версию случившегося, которую детишки в школе озвучили нам много лет назад, совсем не ту версию, что я озвучила сама себе: версию, согласно которой мы с Хелен были грязными, и распущенными, и неподходящими, и достойными осуждения.

Нет, та версия, которую я сейчас вспоминала, оказалась единственно верной. Она была той, что порождала стремление с размаху врезать кулаком по двери ванной комнаты. Она была той, что вызывала желание найти этого ублюдка и выдрать буквально каждый белокурый волосок с его мерзкой головы, а затем плюнуть в эту самодовольную, улыбающуюся рожу. Та единственно верная версия будила во мне желание взять нож, воткнуть ему в грудь и изо всех сил поворачивать, поворачивать, поворачивать лезвие в ледяной полости, где, по идее, должно находиться сердце.

Глава 26

Мэдди сидела за барной стойкой на кухне, просматривая скриншоты, которые Дэн сделал с сообщений в телефоне дочери. Когда Мэдди добралась до конца, ей стало нехорошо. Встав с табурета, она прошла к своему креслу возле окна и тяжело опустилась в него.

Дэн последовал за женой и присел перед ней на корточки.

– Ты в порядке? – спросил он.

Мэдди бросила на мужа встревоженный взгляд:

– Ты что, взломал ее телефон?

– Я ничего не взламывал. Просто… перехватил еще несколько сообщений. Только и всего.

– Она определенно не обрадуется. Я обещала, что мы не станем этого делать.

– Мэдс! – возмутился Дэн. – Какое это имеет значение? Нашу четырнадцатилетнюю дочь обхаживает гнусный педофил!

– Дэн, ты ничего не знаешь наверняка.

– Знаю! – выпрямившись, решительно возразил он. – Отлично знаю, черт возьми!

– Но нам неизвестно, сколько ему лет.

– Мэдс, очнись! – рассердился Дэн. – Перечитай его сообщения. Он явно не ученик школы Святой Марии, твою мать!

Мэдди понимала, что муж прав. Помимо всего прочего, если бы… тот тип учился в одной школе с Эмили, она наверняка предупредила бы его, что родители конфисковали ее телефон, и тогда тот субъект прекратил бы засыпать девочку сообщениями с клятвами в любви и мольбами ответить ему.

– Конечно, – согласилась она. – Но… если ему семнадцать или типа того, будет ли полиция считать его педофилом?

– Семнадцать? – нахмурился Дэн. – Ты предполагаешь, что ему семнадцать? Или… ты уверена, что ему семнадцать?

– Я вообще ни в чем не уверена. – Мэдди устало закрыла глаза. – Я просто знаю… – Она остановилась и поправила себя: – Я просто узнала, что у кого-то в их компании есть машина.

У Дэна окаменело лицо.

– Когда ты это узнала?

– Рози проболталась Кей вчера вечером.

– И ты даже не сочла нужным сказать мне об этом?

– Я собиралась. Но к этому времени