В темноте изуродованные прохладные пальцы погладили мокрую небритую щеку:

– Спи, дядь Сем, спи. Я согрелся, тепло так стало, будто мама печку затопила.

* * *

Алексей проснулся от ощущения пустоты сбоку. Он резко привстал, нащупал пустое место на ветках справа. Ночью под его рукой были ноги Бабенко. Лейтенант прислушался – наверху тишина, метель затихла. Он подтянулся за край кормы, прошелся по верхушке танка и выбрался из окопа. Лес, еще вчера черный, превратился в сияющий белизной сугроб, от сахарных перекатов которого отражались первые лучи солнца. Бабенко было видно издалека, как тот, прихрамывая, возвращается обратно от большой раскидистой березы, где вчера защищал от ветра свою драгоценную ношу.

– Семен Михайлович, что случилось? На вас лица нет! А где Федя?

– Там, под березой, – водитель скупо махнул ладонью в сторону маленькой дощечки, прибитой к стволу, где химическим карандашом было выведено лишь имя и дата «Федор, герой войны с фашистами, погиб 1 декабря 1943 года». – Он попросил там его похоронить. Не стало его этой ночью, я утром проснулся, а он холодный уже. Охранять будет танк наш, пока мы за горючим пойдем. Вдоль реки надо идти по лесу, километров двадцать до деревни Пантелеевка. Мне вчера Федя сказал, там есть гараж и техника, сможем добыть топливо и запчасти, чтобы вернуться назад. Надо выдвигаться, темнеет рано, с пути чтобы не сбиться.

– Хорошо, поднимаю всех и вперед, – согласился с его планом Соколов.

Им предстояло прошагать больше 20 километров по рыхлому снегу засветло, пока видны ориентиры. После того как танкисты приготовились к долгому маршу через пересеченную местность, замаскировали Т-34 настилом из веток и брезента, засыпав сверху снегом, командир подозвал к себе Гришу. Сунул руку в вещмешок и вытянул оттуда серебристую медаль «За боевые заслуги» на серой ленте:

– Представляю тебя к награде за наше спасение. Как закончится война, надевай и гордись.

Гришка радостно прижал награду к замызганной куртке, а потом с трепетом засунул за пазуху. И от волнительных ощущений обхватил танкиста за талию, уткнулся в промасленную куртку:

– Вырасту, танкистом стану, как ты! Командиром! Приеду к тебе на танке!

– Приезжай, – Соколов на прощание огладил тонкое плечико. – Я буду очень тебя ждать. А сейчас беги до Мелового и молчи, никому не рассказывай, что нас встречал.

Григорий закивал, насупил тонкие брови, засунул руки в карманы и пошел мерить огромными валенками километры до поселка. А танкисты направились севернее, вдоль речной излучины. Путь между двумя протоками после поворота должен был привести их к деревне. Пантелееевка стояла в центре из россыпи еще более мелких поселений. Судя по карте, от нее расходилось во все стороны созвездие второстепенных дорог, часть из которых потом выходила к центральной магистрали рядом с железной дорогой.

Первым шел зоркий Омаев, не убирая руки с немецкого трофейного автомата, который забрал вчера у одного из убитых мотоциклистов. Он протаптывал широкими шагами извилистую дорожку через лесные заросли, следом с трудом шел Бабенко. У водителя беспрестанно ныла грудь, каждый шаг отдавался болью в ребра, но приходилось терпеть. Не время отлеживаться, каждые руки нужны, чтобы дотащить как можно больше дизельного топлива. Позади, присматривая за товарищем, шел Василий Логунов, которому командир приказал вести наблюдение за самым опасным сектором по левому флангу. Здесь, от тропинки вдоль речного русла мог появиться в любой момент немецкий патруль. Замыкал шествие Алексей Соколов. Командир отслеживал по карте время от времени маршрут, ориентируясь по компасу и солнцу, считал шаги, чтобы понять, сколько километров они уже прошагали. Шли в полной тишине, чутко вслушиваясь в каждый звук со стороны леса или реки.

Соколов, хоть и занят был подсчетом и картой, никак не мог избавиться от вины перед товарищами. Ведь он нарушил приказ, не вернулся из немецкого тыла. Нарушил военный устав, свой экипаж подверг смертельной опасности, мальчик погиб из-за его решения атаковать в одиночку аэродром с техникой люфтваффе. Но если бы повернулось время назад и можно было поступить по-другому, изменил бы он решение? Нет, совесть не позволила бы струсить и допустить, чтобы немецкие бомбардировщики провели воздушные атаки, превратили поселки и деревни в выжженную землю без признаков жизни. Вспомнил он бесхитростный рассказ лопоухого радиста Михаила Осадчего и выпрямил спину. Офицер Красной армии должен верить в свою победу! Всегда помогала его экипажу эта вера, давала шанс преодолеть любого противника. Они смогут выйти из окружения и вернуться на советскую территорию.

* * *

В десятках километров от них в расположении советского стрелкового батальона Николай Бочкин получал у интенданта «мосинку», с помощью которой можно уничтожать врага не только стрельбой, но и колоть съемным штыком, а где надо и врезать тяжелым прикладом. Пожилой мужчина протянул ему трехлинейку с истертым прикладом и хлябающим штыком, но, окинув парня внимательным взглядом, приказал:

– Так, широкоплечий, давай-ка оставляй здесь ружье, поможешь мне. Потом поищем тебе винтовку поладнее.

– Есть помочь! – охотно откликнулся Николай, который изнывал от долгих часов бездействия. За всю ночь он еле поспал пару часов. Изнутри его грызла вина за то, что медлит, не спешит на помощь товарищам. Поэтому приказу интенданта обрадовался, хотя бы отвлечься делом, как советовал ему названый отец. Начхоз показал крепкому парню гору из грязных мешков с бурыми пятнами, приказав перевезти форму для стирки на тачке к месту расположения банно-прачечного отряда. И Николай с жаром взялся за дело, укладывая груз побольше на дно кривой тележки. На третьей или четвертой поездке кто-то зашагал сбоку, неловко шлепая большими сапогами по раскатанному снежному месиву.

– Здравствуйте. Вы меня помните? Я Нэля. Вы мне приносили письмо от Семена Михайловича.

Бочкин втянул голову в воротник, зашагал еще быстрее, словно хотел убежать от страшного вопроса, который эта женщина сейчас задаст. Но она со всех сил торопилась, стараясь идти в ногу.

– Вы меня простите, вы не подумайте, я не какая-то там… Я не из-за того, что он танкист и герой. Это все по-настоящему. Он такой хороший, у меня сердце сразу почуяло, как он про голос мне сказал. И мазь еще… Мне так стыдно, что я… Что… – Женщина вдруг остановилась, ухватила Николая распухшими пальцами за рукав фуфайки. – Ну же, не мучайте меня! Почему он не приходит, Семен Михайлович?! Это глупая, жестокая шутка была, да?

– На задании он боевом, – Колька грубо выдернул руку.

– Лжете, все танкисты здесь. Наступления сейчас не идет. – Нэля покачала головой,