Более спокойный Бабенко похлопал по спине приятеля:

– Не кипятись, Василий Иванович, командир дело предлагает. Тротил сгрузим в гараже, замаскируем. Можно яму вырыть, вся ночь впереди. А утром вместо смертников засядем на управлении. Танки ведь всегда вперед пехоты идут, поэтому проедем к переднему краю поля, развернем машины и к орудию. Рычаг на нейтралку. Пулеметы и автоматы тебе не страшны, так что, как в окопе на гусеницах, засядешь и веди огонь по противнику. Считай, линию обороны выстроим для наших стрелков, прикроем от немцев. Единственный путь, чтобы отсюда выбраться. Опасный, рискованный, но возможный. А так и правда только и остается что в партизаны уходить и в лесу ждать, когда наша армия сюда дойдет.

– Ну ладно, а с этим что делать? Он же проболтается, сдаст нас. А если часового снять, то полезут танки проверять, – Логунов ткнул пальцем в связанного охранника.

– Я сейчас объясню ему все! – Соколов подошел поближе к лежащему на земле пехотинцу, показал тому на люк механика-водителя в верхнем броневом листе. – Смотри, когда придут танкисты, я буду следить за тобой и держать на мушке моего пистолета. Понял? Одно движение или слово о нас, и я прострелю тебе ногу. А потом гестапо займется тобой, и ты пожалеешь, что я тебя не убил.

– Нет, нет, только не гестапо, – как жук, закрутился связанный Фаулер. – Я все сделаю для вас, все! Клянусь своей матерью, Богом, чем угодно, господин офицер.

– Я развяжу тебя, и ты поможешь копать яму. Утром ты поздороваешься с водителями, пропустишь их в гараж и закроешь дверь. И будешь держать язык за зубами!

Фаулер залился слезами, он рыдал от ужаса происходящего и от облегчения. Они не убьют его, и он сможет вернуться домой.

– Чего он бормочет? – Логунов покосился на странного солдата вермахта.

– Благодарит за то, что оставляем его в живых, и просит Бога вернуть его домой, – перевел Алексей.

– Ну чудные, сами на нас напали, а теперь не знают, как обратно сбежать, – рассмеялся Василий.

До утра они рыли в четыре пары рук огромную яму и таскали туда ящики со взрывчаткой. Но места для всего запаса не хватило, и в двух танках по настоянию Соколова оставили половину заряда.

– Выберите позицию до начала боя и сразу через нижний люк уходите, пускай немцы лупят по стоящей машине, пока не полыхнет. Нам важно добраться до своих, а потом нейтрализовать взрывчатку.

Логунов сменил Омаева на наблюдении, и тот принялся обшаривать ящики вдоль задней стенки:

– Боезапаса почти нет. Не хватит на укладку для одного танка. Бронебойных восемь, осколочных два и шесть фугасов нашел.

– Загружай все в первый танк, – приказал Соколов. Он уже решил, что если придется вступить в бой, то только одной машиной. В ней поедет он и Бабенко, остальные управляют танками до точки прибытия, а потом эвакуируются и уходят на территорию Красной армии.

Но Омаев попросил:

– По два фугаса в другие машины можно оставлю, товарищ командир? Знаю, что опасно. Но если что… Будет чем немцам ответить.

Соколов молча кивнул. Сам понимал, что имеет в виду Руслан. Они затеяли опасную операцию, когда каждый готов пожертвовать своей жизнью, чтобы прикрыть товарищей.

Последний час экипаж репетировал отточенное нападение на смертников в ограниченных условиях танка, чтобы первый же удар свалил военных замертво без единого звука.

Когда затихла метель и снаружи раздались первые звуки просыпающейся деревни – скрип колодезного журавля, команды офицеров для построения, – Соколов показал немецкому часовому еще раз, уже без слов, одними глазами: пистолет, танковая щель, нога. Но Фаулер лишь согласно кивал на каждый его жест, он в радостном нетерпении мечтал о мягкой кровати в госпитале.

* * *

Подполковника Любицкого на рассвете разбудила взволнованная телеграфистка.

– Вас срочно к аппарату вызывают, связь по ВЧ. Из Москвы.

Тот, хмурый и сонный, кое-как натянув гимнастерку, бросился на улицу, в соседнюю избу, где располагалась радиорубка командного пункта. Схватил трубку, лежащую на столе:

– Подполковник Любицкий у аппарата!

– Бригадный комиссар, полковник Драгунский! Ты сводку за последние сутки видел от разведроты?

– Никак нет, товарищ полковник, еще не просматривал.

– Так просмотри! Ай, да что тебя ждать! – Собеседник на том конце провода зашуршал бумагой. – Разведка доложила, в районе поселка Меловой квадрат 23-й в ночь на 1 декабря был обстрелян танком Т-34. В указанном квадрате, по донесению агента, оказался расположен аэродром с замаскированными самолетами. Уничтожено более 30 единиц летной техники, рота стрелков, пять единиц бронированной техники. Слышал? Обстреляли, уничтожили и ушли! А ты мне доклад какой прислал? Что экипаж лейтенанта Соколова в дезертиры ушел! Чем думал, когда писал! Парня под расстрел отправил, а он немецкий аэродром разнес с одним танком.

– Вы уверены, что это было отделение лейтенанта Соколова? – У Любицкого внутри все сжалось. Поторопился, хотел себя прикрыть срочным донесением о факте исчезновения танкового отделения, а вышло только хуже.

– А кто еще? А? Ты, что ли, не по ночам на лавке дрыхнешь, а по немецкому тылу катаешься и фашистов громишь? Доклад я твой на розжиг пустил, понял? Собирай информацию, где еще танк видели, маршрут его узнай и через час телеграфируй. План вывода экипажа из окружения будем разрабатывать, мы своих не бросаем.

– Так точно, – ответ подполковника прозвучал вяло, скомканно. Не представлял он, как добыть сведения о передвижениях единственного танка на сотнях километров территории вермахта.

Из пункта связи он вышел в отвратительном настроении, размял папиросу в задумчивости. Ну и как комбриг собирается тащить этого Соколова через три линии немецкой обороны?

23-й квадрат – это же километров сто вдоль линии железной дороги на запад.

По серому от тусклого рассвета воздуху плыли голоса женщин, которые распевали песни во время своей монотонной работы. В конце села прачки из банного отряда принялись за свой тяжелый труд. И Любицкий сразу вспомнил о ефрейторе Бочкине из экипажа Соколова, которого он тогда заметил рядом с женщинами из банно-прачечного отряда. Так вот почему он так уверен был, что его экипаж не сбежал, у него есть с ними связь! Он знает, где они, и скрывает информацию! Обвел его, опытного политрука, вокруг пальца!

Любицкий зашагал по улице, выискивая глазами большую избу в четыре окна, где расположились штрафники. Но в опустевшем доме его встретил лишь старый подслеповатый пес, который бродил по просторным двум комнатам, выискивая, куда же пропали все недавние постояльцы.

Политрук выругался и со всех ног бросился назад в опорный пункт, штрафники же с остальными частями стрелкового батальона выступили на марш.