погрузил в спасительный кокон. Сияние было таким, что ночь превратилась в день – я видела каждую травинку, каждый листок, каждую чешуйку на Червозмеях. Где-то высоко ревел и бесновался дракон, выбрасывая все новые и новые сгустки пламени, но щит укрывал нас, и от него струилась едва уловимая далекая музыка – наверно, так могли бы петь ангелы.

– Работаем, работаем! – нетерпеливо приказал Джеймс. – Три малых меры куангира! Быстрей!

Ничего не изменилось – он командовал так же энергично и жестко, как раньше. Эдвин отмерил куангир, высыпал в котел, и зелье обрело насыщенно-синий цвет, словно мы сумели пленить кусок летнего вечера и неба, усыпанного звездами.

– Смотрите-ка! – воскликнул Персиваль. – Он истощился!

Мы подняли головы и сквозь сияние щита увидели, как дракон устало взмахивает крыльями. Он будто состарился на тысячу лет – крылья покрылись трещинами и ослабли, чешуя потемнела.

Так бывает с драконами: если они разъярились и выплеснули слишком много огня, то силы надолго покидают их. Теперь Ширан сможет лишь валяться на больничной койке – он еще долго не примет драконий облик.

Отлично, атаки с воздуха можно не бояться.

– Готово! – воскликнул Джеймс. – Сюда, друзья!

Червозмеи скользнули к котлу, и землетрясение остановилось. Земля замерла, вздыбившись во все стороны новыми холмами и горами, а Червозмеи легли рядом с котлом и закрыли глаза в ожидании.

Эдвин зачерпнул зелье из котла и осторожно вылил его на одну из подставленных голов. Несколько пронзительно долгих мгновений ничего не происходило – но потом Червозмей содрогнулся всем своим громадным телом, и по чешуе заструился туман.

– Нарангуман… – послышался стон отчаяния и надежды.

Туман стек с Червозмея, и мы увидели на траве молодого темнокожего мужчину с осунувшимся лицом, искаженным болью.

Джеймс схватился за голову здоровой рукой и едва слышно произнес:

– Всемогущие небеса, это лучшее мое зелье!

***

– Наше, – уточнил Эдвин. – Мы все постарались.

Нарангуман поднялся с травы и бросился к Червозмею – обхватил ее уродливую голову, прильнул к ней, содрогаясь от слез и горя. Червозмей вздохнула – туман тек по ней, но человеческий силуэт все никак не проступал.

– Нианма, – шептал Нарангуман. – Нианма, вернись…

Магии, зелий и теневых обликов этой ночью было очень много – иначе как я могла понимать его, говорящего на чужом языке? Впрочем, любовь и нежность везде и всегда звучат одинаково – ты поймешь их, если твое сердце открыто.

– Нианма…

Туман утек и все погрузилось во тьму. Огненный щит гас, уже ненужный – новых драконьих атак не предвиделось. Послышался вздох, и ночь рассыпалась от криков – кричали двое детей на руках у матери. Кричали во все горло, заявляя: привет, мир! Вот и мы!

Обычные дети. Когда-нибудь они примут теневой облик, как все мы, но не будут чудовищами.

Я сжала руку Джеймса и поняла, что сейчас разревусь. Чувства переполняли сердце, почти разрывая его на части. Нарангуман помог жене подняться, взял из ее рук младенцев – теперь все они были людьми. От Червозмеев осталась лишь сброшенная чешуя Нианмы – лежала на земле огромными спиралями.

Эдвин смотрел на нее, как обжора на торт.

– Как вы? – спросил Джеймс. Нианма передала детей мужу, дотронулась до шеи и ответила:

– Странно. Отвыкла говорить и ходить.

– Привыкнешь, – ответил Нарангуман с улыбкой, рассматривая новорожденных. – С этими парнями нам придется побегать.

– Вы обещали мне шкуру! – деловито напомнил Эдвин. Нианма кивнула, и он бросился к шкуре с энергией охотника за сокровищами – да это и было сокровище, уникальная вещь. Эдвин изучит ее, прославится и разбогатеет так, что ни один дракон за ним не угонится.

– Мы… – начал было Нарангуман и осекся.

По холму поднимались люди. В руках они держали факелы и оружие, вид у них был невероятно решительный – они спешили уничтожить тех, кто осмелился выступить против их хозяина, и мне впервые сделалось по-настоящему страшно. Персиваль с ленивой грацией хищника выступил вперед так, чтобы закрыть нас с Джеймсом, но люди вдруг остановились. Главный, высоченный мужчина в алом тюрбане и таких же алых шароварах, изумленно уставился на нас.

– Нианма? – спросил он. В его голосе звенел ужас. – Нарангуман?

Нианма кивнула. Со спокойной уверенностью матери, которой ни одна сила в мире не причинит вреда, забрала детей у мужа, приложила их к груди.

– Да, Рапатурам, – ответила она. – Это мы.

Толпа встревоженно заговорила, зашепталась, зашумела – рядом с нами будто море разлилось.

– Как же так? – спросил Рапатурам. – Вы же умерли! Хозяин сказал, что вас забрала лихорадка!

– Как видишь, мы живы, – холодно откликнулась Нианма. – Хозяин проклял нас. Он хотел, чтобы мы навсегда остались в теневом облике.

Рапатурам испуганно перевел взгляд на сброшенную шкуру Червозмея – Эдвин деловито лазал по ней, что-то замеряя и прикидывая. Заметив, что на него смотрят, он мрачно поднял голову и спросил:

– Что? Это мое по праву.

С этими словами Эдвин вынул волшебную палочку, постучал по завиткам шкуры, и они с легким свистом уменьшились так, что их можно было спрятать в спичечный коробок. Люди ахнули.

– Как… проклял? – спросил Рапатурам. – То есть… вы живы, и все это время тут были? В теневом облике? Червозмеи это вы?

Нарангуман кивнул в нашу сторону.

– Если бы не эти люди, мы бы не спаслись. Навсегда остались бы Червозмеями. И дети наши никогда не стали бы людьми. Это все хозяин!

Озираясь и переговариваясь, люди сделали шаг вниз по холму.

– Это все хозяин! – повторил Нарангуман. – Ему хотелось золота! Больше золота! Со всех земных недр! И ради этого он проклял нас и сделал чудовищами!

И люди не стали тратить время на разговоры. Человеческий ручеек медленно потек с холма в сторону лагеря – а у Ширана не будет сил, чтобы обернуться и дышать огнем.

Думал ли он, великолепный дракон, что его жизнь закончится вот так? Оборвется не среди роскошных покоев, а в грязи полуострова на другом краю света, от рук тех, кого он считал своими рабами