Памятен мне день сватовства моего брата, когда Колосовы приехали к нам, Евгения Ивановна объяснилась с моими родителями и они дали свое согласие на брак Василия с ее дочерью. Сели мы за обед; подали шампанское, начали поздравлять жениха с невестой… Все были веселы и при этом позабыли обо мне с Любушкой! Я, разумеется, поздравил и родителей, и жениха с невестой; но сердце мое болезненно сжималось и в заздравный бокал капнула не одна слеза… Счастье одного брата могло быть помехою счастью другого!..

Лишь только мы встали из-за стола, как я бросился наверх к Любушке, сообщить ей эту радостную и убийственную новость. Мы обнялись, поцеловались и горько-горько заплакали. Нам казалось тогда, что мы будем принуждены расстаться навеки!.. В тот же вечер (как теперь помню) мы должны были вместе с нею играть комедию «Интрига через окно». Каково нам было на сцене разыгрывать счастливых любовников, когда в действительности мы оба невыразимо страдали за нашу будущность!..

Глава XVIII

Тяжелое и мучительное время переживали мы тогда с Любушкой! Она почти совсем перестала ходить к нам, потому что положение ее в нашем семействе было слишком щекотливо; я также прекратил мои к ней посещения… Видясь лишь урывками, за кулисами, мы сообщали друг другу наши предположения, ломая головы, как бы помочь беде. Грусть наша не могла укрыться от моих отца и матери. Наконец мы с Любушкой признались им во взаимной нашей любви, и добрые мои старики, глубоко тронутые, уговорили нас не отчаиваться…

У отца моего был старинный знакомый, некто Богомолов, бывший секретарь в Синоде. Мы, с Любушкой, пошли к нему за советом: рассказали ему всё обстоятельно. Он, как человек опытный по этой части, начертил на бумаге наши родословные линии и сказал, что дело поправимое: надобно-де только подать прошение митрополиту и, разумеется, «подмазать» секретаря Синода.

По совету Богомолова мы принялись усердно хлопотать об этом; добрый брат тоже обещал мне свое содействие… Но месяца через два сыграли его свадьбу; он был счастлив, а счастье – родной брат или сестра эгоизму. На свадьбу к нему приехал из Варшавы мой крестный отец Александр Андреевич Жандр, любимец великого князя цесаревича Константина Павловича. Евгения Ивановна Колосова, старинная и очень близкая его приятельница, тетка Любушки, в это время не слишком-то к ней благоволила. Виновником этого нерасположения был князь Шаховской, учитель Любушки, которого Колосовы терпеть не могли и приписывали его влиянию то, что она будто бы не довольно к ним почтительна. Оба они чуждались Любушки и были с нею почти в ссоре. Вероятно, Колосова и попросила моего крестного батюшку отговорить меня от преднамеренного брака.

Как-то утром отец мой сказал, что Жандр желает меня видеть и чтобы я завтра отправился к нему. Ничего хорошего я от этого приглашения не ожидал, но на следующее утро явился к нему в Мраморный дворец, его временное местопребывание.

Он поздоровался со мною довольно холодно и спросил меня:

– Ты, Петруша, говорят, хочешь жениться на Дюровой?

– Хочу Александр Андреевич.

– Не рано ли, мой милый?

Его превосходительство, вероятно, полагал, что я еще не довольно возмужал с тех пор, как он принял меня от купели (а мне при свидании с ним было уже 22 года).

Это вступление меня озадачило, и я ничего ему не отвечал; помню только, что я покраснел, как будто в самом деле затевал что-нибудь непозволительное.

Он же насмешливо взглянул на меня и продолжал:

– Подумай хорошенько, мой милый! Во-первых, уверен ли ты в искренности ее любви? А во-вторых, чем вы будете жить? У вас обоих небольшое жалованье; потом… нужно хлопотать в консистории… Еще удастся ли, Бог весть?.. Лучше бы оставить это дело… Я тебе советую по-дружески.

Его превосходительство говорил это с полной уверенностью в логичности своих доводов. Пожилые люди вообще, а генералы, проведшие свою молодость не совсем нравственно, в особенности большие охотники давать наставления молодым людям.

Крестный батюшка продолжал еще несколько времени меня убеждать и отговаривать от необдуманного моего намерения. При этом он не счел нужным пригласить меня сесть, что еще более придало стойкости моему упорному и настойчивому противоречию.

Наконец, видя, что его убеждения не действуют на меня, он произнес заключительную фразу:

– Ну, Бог с тобой; делай, как знаешь, если не хочешь послушать доброго совета твоего крестного отца. Прощай!

Я поклонился и ушел.

Наступило лето 1827 года. Мы с Богомоловым несколько раз бывали в консистории: кланялись, просили, дарили… И наконец от митрополита было получено давно желанное разрешение! Нужно ли говорить, как мы были тогда счастливы!

Нам с Любушкой назначили ту самую казенную квартиру, в которой прежде жила Телешова. Мы хлопотали о бенефисе в пособие нам на первое время и обратились за советом к князю Шаховскому, от которого Любушка получила следующий ответ:

Зыковка, июля 20 дня 1827 года.

Ежели б ты знала, мой сердечный друг Любушка, какое удовольствие ты мне доставляешь своими письмами, то я умолял бы, чтобы ты, несмотря на свой недосуг, писала ко мне всякую почту, которая только один раз в неделю сюда отходит и приходит ровно через две недели, и то по хорошему пути. И так я боялся, чтобы ответ мой не задержал твоей просьбы в дирекцию и дачи вам бенефиса! Просьбу эту нечего сочинять замысловато, а написать просто на имя конторы или комитета, как у вас теперь водится, следующим образом. «Получив соизволение начальства на брак наш, мы осмеливаемся покорнейше просить (комитет или контору) удостоить милостивым воззрением на бедность нашего состояния, на службу и усердие, всегда оказываемое в исполнении наших должностей для пользы Дирекции, и, по примеру прочих воспитанников, вступающих в брак, удостоить нас наградою за прошедшее и в ободрение к будущему нашему служению назначением бенефиса в нашу пользу. Сия высокая милость благотворительного начальства избавит нас от необходимости войти в долги и обеспечит вначале наше хозяйство от всех затруднений и хлопот, которые могут вредить самому усердию нашему в исполнении обязанностей, требующих от артистов посвящения всего времени на усовершенствование их дарований и спокойного исполнения должности. Мы надеемся сугубыми трудами нашими удостоверить почтеннейшее начальство, что сия справедливая благотворительность обратится на людей, умеющих чувствовать во всей силе благодарность и совершенно предавших себя пользе Дирекции».

Вот в каком смысле вам