самые неблагоприятные моменты: когда мятежный Врана осаждал столицу, Исаак в отчаянии прибег к молитвам и религиозным обрядам, обращенным к различным святым и другим отшельникам; и во время наступления Фридриха Барбароссы Исаак был жертвой чередующихся приступов безрассудства и страха и полностью доверял пророчествам Досифея. В другие моменты повествование Никиты Хониата скудное с редкими упоминаниями императора. Он обвиняет правителей этого периода в целом, включая Исаака, в пренебрежении государственными делами и утверждает, что они раньше времени возвращались из военных походов, чтобы предаваться удовольствиям в своих дворцах, расположенных на побережье Мраморного моря. В конечном счете Никита минимизирует или обходит молчанием большинство успехов, достигнутых Исааком II. Так как версия ораторов представляет собой излишнюю крайность, то изображенный Никитой в «Истории» характер был признан повсеместно; истина лежит где-то посредине.

То, что Исаак не был совершенно праздным человеком, нерадивым к делам или невоинственным, можно доказать, изучив его правление. Император лично принимал участие в военных походах в 1186 г. (против норманнов в Дурресе), летом 1187 г. (первая война с валахами), осенью 1187 г. (вторая война с валахами), летом 1188 г. (третья война с валахами), в начале лета 1189 г. (против мятежника Манкафы), летом 1190 г. (четвертая война с валахами), поздней осенью и зимой 1190 г. (война с сербами и поход на Белград), в начале весны 1191 г. (пятая война с валахами), поздней осенью 1192 г. (против турок) и, наконец, начал еще один поход против валахов весной 1195 г. В последней части правления происходит отход императора от военной деятельности отчасти из-за его веры в компетенцию полководцев Константина Дуки Ангела и Василия Ватаца, а отчасти под влиянием Константина Месопотамского, который стремился изолировать Исаака от текущих государственных дел. И все же традиция Комнинов, когда император лично возглавлял армию на поле боя, сохранялась. Полководческое искусство Исаака никогда не было вдохновленным, но он не испытывал недостатка в толике успеха для сравнения с поражениями, которые выдвигает на первый план Никита Хониат. Если он бежал от такой полной катастрофы, как разгром в Средна-Гора, его быстрый анализ ситуации и импульсивная безрассудность превратили почти поражение в победу у Лардеи.

Аналогично Исаак проявлял огромный интерес к управлению: он сам подбирал себе чиновников, часто стремясь найти достоинства, нежели знатное происхождение, и их успехи щедро вознаградили его доверие. Он получал удовольствие, занимаясь церковными делами и дипломатией. Он председательствовал на синодах и указывал церкви, как правильно решать вопросы церковной дисциплины, но имел достаточно здравого смысла, чтобы не затрагивать вопросы вероучения. Его дипломатические обязательства создали ему трудности во время Третьего крестового похода, но он добился значительной победы в переговорах с Генуей и Пизой по поводу причитающейся этим городам компенсации за геноцид латинян.

Как живой человек, он был подвержен приступам крайней нервозности и неуверенности, которые чередовались с периодами эйфории. Его чудесный взлет на трон и победа над норманнами внушили ему уверенность в том, что он может нанести поражение Фридриху Барбароссе в его крестовом походе, но, когда тот стал наступать на Константинополь, Исаак заколебался между надеждой и отчаянием. Он собрался с духом для новых военных походов, и даже разгром у Средна-Гора не поколебал его, и в оставшееся время своего правления им руководила рациональная осторожность. Несмотря на продолжительную борьбу с валахами и болгарами, его не покидала надежда.

Как и его современники, Исаак был глубоко суеверным человеком, но большая часть доказательств его легковерия относится к первой половине его правления. О его вере в пророчества Досифея мы уже знаем. Исаак также полагал, что ему для правления выделены тридцать два года. Считалось, что его предшественника Андроника Бог наградил девятью годами правления, но тот был убит через три года после его начала из-за своей порочности; оставшиеся ему шесть лет были добавлены к квоте Исаака, но былая жестокость Андроника постоянно настолько влияла на этот период, что Исаак никак не мог удержаться и действовал по его образцу так же жестоко. (И все же в конце шестилетнего периода, как пишет Никита Хониат, Исаак не совершал добрые дела, как обещал.) Аналогичные примеры суеверных воззрений можно найти и у других императоров того времени.

Вопрос о жестокости Исаака заслуживает рассмотрения. В начале своего правления, после того как он дал аудиенцию пленным военачальникам норманнской армии, Исаак провозгласил, что отныне он не будет калечить или как-то иначе жестоко наказывать кого бы то ни было – даже заговорщиков, покушавшихся на его жизнь. Этот указ не только на сто восемьдесят градусов развернул политику, проводимую ранее Андроником, но и нарушил тысячелетнюю традицию. Придворных поразило заявление Исаака, но на практике оказалось, что его невозможно выполнить. В то время как Никита Хониат упоминает о ряде жестоких наказаний, постигших заговорщиков (ни одно из них не могло сравниться с наказаниями, придуманными Андроником), он также обвиняет Исаака в мягкости, которая была главной причиной мятежей и заговоров. Следует привести один выдающийся пример бесчеловечности Исаака: после битвы при Деметрицах в 1185 г. четыре тысячи пленных норманнов были брошены в тюрьмы Константинополя; им не давали провизии, одежды, и многие из них умерли. Эти трагические события имели место в самом начале его правления, и их можно отнести на счет неразберихи и лишений, вызванных войной. Похоже, что Исаак никогда не проявлял жестокость, следуя своей политике, или из личной склонности к ней.

Не имея ни амбиций, ни таланта, Исаак неожиданно обнаружил себя на императорском троне и оказался вынужденным править или умереть. Он получил в наследство армию вторжения на своем пороге и неспокойную ситуацию внутри страны: бедняки надеялись на продолжение реформы, а класс землевладельцев – на их отмену. Чтобы выжить, Исааку приходилось следовать опасным курсом среди таких опасных препятствий, как армия и константинопольская толпа, придворная знать и провинциальные магнаты, латиняне и чиновничество. То, что он правил девять с половиной лет, – это благодаря как его таланту, так и удаче. Трепеща перед воображаемыми опасностями, он имел мужество отойти от своего класса и обратиться за помощью к чиновникам и народу. И все же он осмелился вернуть в столицу итальянских купцов вопреки настроениям ее населения. Испытывая нехватку опыта государственного управления, он допустил серьезные ошибки по отношению к Фридриху Барбароссе и валахо-болгарам, но добился успеха во внутренней политике, а также в отношениях с Турцией и Италией. Изнеженный и любящий роскошь и богатство, он неоднократно выходил на поле боя со своими войсками, а также трудился дома; он продемонстрировал некоторое умение выбирать хороших министров и давал им возможность делать свое дело. Тем не менее он оставил империю в худшем состоянии, чем когда