заявляет, что многие представители знати жаждали положить конец отсутствию в их руках власти путем переворота, который дал бы им какую-то долю в управлении делами государства и его прибылях. Среди недовольных Никита называет Феодора Врану (сына мятежного Алексея Враны), Георгия Палеолога, Иоанна Петралифу (выходца из известной фракийской семьи латинского происхождения), Константина Рауля и Михаила Кантакузина. Некий западноевропейский автор, хорошо информированный о византийских делах, добавляет имена Николая Канабоса и Алексея Дуки Мурзуфла, наряду с именами нескольких других латинян. Во время восстания лже-Алексея II на Меандре в 1192 г. суть этого обмана была хорошо известна в столице, но многие аристократы симпатизировали претенденту, испытывая отвращение к существующему положению дел. Однако Исаак оставался в неведении относительно таких настроений.

Враждебное отношение к Исааку естественным образом сфокусировалось на старшем брате Исаака Алексее, которого Исаак очень любил, отчасти потому, что Алексей был единственным из его братьев, которого не ослепил Андроник Комнин. В начале своего правления император горячо умолял Саладина спасти Алексея из плена в Акко и выразил свою благодарность, когда победы султана в 1187 г. позволили Алексею возвратиться домой. В Константинополе ему был дарован титул севастократора (высший придворный титул в поздней Византийской империи, который был введен в конце XI в.; в византийской иерархии севастократор шел сразу за императором, вытеснив с этого места титул кесаря. – Пер.), и, согласно вышеуказанному западному источнику, получил дворец Буколеон и доходы с близлежащего порта (одна из многих небольших гаваней на побережье Мраморного моря на стороне Константинополя), которые составляли, по непроверенным данным, четыре тысячи фунтов серебра в день. В 1192 г. он был правителем Фракийской фемы, где ему не удалось ничего достичь в борьбе против лже-Алексея II. После его возвращения в столицу представители знати начали часто бывать в его обществе и планировать дворцовый переворот. И хотя неоднократные сообщения о его участии в заговоре достигали ушей Исаака, он упорно отказывался обращать на них внимание. Вместо того чтобы приглядеться к друзьям своего брата, он был особенно суров к их очернителям. Случай с Андроником Комнином Бриеннием, жестоко наказанным по ложному обвинению, послужил уроком, но теперь Исаак зашел слишком далеко в обратном направлении.

Решающим фактором для успеха любого заговора была позиция армии. Со времени восстания Враны войска оставались верными императору. Когда в 1193 г. Константин Ангел попытался поднять мятеж, ему пришлось заручиться временной поддержкой своих офицеров и местных прониаров, но, как только он покинул свою провинцию, его люди передали его в руки агентов императора. Однако на следующий год эта верная императору армия была фактически уничтожена в Аркадиополе, и Исааку пришлось набирать солдат заново. Он собрал, вероятно, подходящую для ведения войны армию, которую оснастил и которой платил так щедро, как только мог. Когда в 1195 г. Исаак принял решение лично возглавить военный поход на валахов и болгар, он доверил свою жизнь этим недавно набранным войскам.

Император выступил в марте 1195 г. из Константинополя; сосредоточенный исключительно на ведении войны с валахами, он проигнорировал дошедшую до него информацию о проблеме, возникшей поблизости. Продвижения валахов в Центральной Фракии заставили его избегать прямого пути в Андрианополь, и вместо него он пошел по дороге, ведущей в Фессалоники. У Родосто на берегу Мраморного моря он остановился, чтобы 2 апреля 1195 г. отпраздновать Пасху, и решил проконсультироваться с известным прорицателем по имени Василакий, чьи туманные обороты речи толковала старуха. Сначала Василакий не обратил внимания на приветствие императора, а вскочил на ноги и стал оскорблять стоявших рядом людей, особенно Константина Месопотамского, да и самого Исаака не пропустил. В конце концов, если верить Никите Хониату, пророк приблизился к портрету Исаака, висевшему на стене, выколол ему глаза своей клюкой и попытался сбить с головы императора головной убор. Исаак удалился, посчитав этого человека безумцем, но сопровождавшие его лица были якобы сильно обеспокоены. (Для достижения пущего эффекта Никита Хониат, вероятно, придумал или изменил этот эпизод.)

Из Родосто император отправился в Кипселу, находившуюся у устья реки Марицы в Южной Фракии, где провел смотр своей армии и разбил лагерь, чтобы дождаться в нем дополнительных войск. Однажды, вероятно 8 апреля, он решил поехать поохотиться в цветущей долине у реки. Его брат, которого он позвал с собой на охоту, отказался его сопровождать, отговорившись нездоровьем, и Исаак поехал всего лишь с несколькими спутниками. Заговорщики сочли момент удачным и собрались в лагере. Они подождали, пока Исаак удалится на расстояние больше полукилометра, и затем привели Алексея в императорскую палатку и провозгласили его императором. На крики собралась вся армия вместе со слугами и советниками Исаака – чиновниками, которые сопровождали его в походе. Так как солдаты были согласны на эти изменения, все остальные были вынуждены поддержать переворот. Тем временем Исаак услышал крики и издалека увидел большое скопление людей, а его слуги принесли ему весть о том, что происходит в лагере. Призвав себе на помощь Иисуса Христа и Богородицу, Исаак хотел совершить нападение на лагерь, но остановился, увидев, что ни один из его спутников не следует за ним. Поэтому он обратился в бегство, переправился через реку Марицу и бежал на запад по главной дороге. Преследователи мчались за ним по пятам, а Алексей, возможно, послал гонцов вперед морем, так как в небольшом порту Макре Исаак был схвачен человеком по имени Пантевген и передан людям его брата. В монастыре в Вере между Макре и Кипселой свергнутый император был ослеплен; позднее он был перевезен во дворец неподалеку от Золотого Рога в Константинополе.

Об Исааке и его достижениях существуют два различных мнения его современников. С одной стороны, просители, обращавшиеся к нему или его друзьям, чрезмерно льстивы: Михаил Хониат в своих письмах и панегирике Исааку потрясен (но не поражен до онемения) величием его первого великого подвига – убийства тирана; такое деяние демонстрирует благоговение императора перед Богом, но не правителями. Он сочетает в себе силу Давида и мужественность с мудростью и образованностью Соломона, и от него текут реки благодеяний и исходят яркие лучи справедливости, которые благословляют и обогащают города провинций. Образованность и военные доблести объединяются в его образе Ангела – просители не устают обыгрывать его фамилию. Никита Хониат в своих речах присоединяется к хору, и аналогичные ноты звучат у Сергия Колибаса, Иоанна Каматира, Евстафия Солунского, Григория Антиоха, Георгия Торника, Иоанна Сиропулоса и других. Победы Исаака виртуозно украшаются, а его поражения обходятся вниманием.

В противовес ораторам Никита Хониат в своей «Истории», написанной после 1204 г., ведет кампанию систематического очернения. Он ни разу не описывает индивидуальность Исаака, разве что в