в силах скрыть даже гроза, и Грей протягивает вперед руку, борясь с побуждением благоговейно опуститься на колени. И тут вдруг слышится отдаленный грохот, словно разверзлась сама земля. Металл трещит, дерево разлетается в щепки, по поезду пробегает дрожь, и Грей все-таки падает на колени. Состав тормозит; инерция ухватилась за кости, норовит выдернуть их из суставов. Эта страшная тяга грозит разорвать и поезд, и всех, кто едет в нем.

«Под конец нас наградили видениями», – думает Грей.

И он благодарен судьбе за это.

Конец пути

Пока Вэйвэй добирается до столового вагона первого класса, свет окончательно гаснет. Она ориентируется по вспышкам молний. Тяжело дыша, останавливается в дверях, ожидая следующей вспышки, и та возникает, осветив стоящую посередине вагона Елену.

Дверь в дальнем конце вагона открывается, и входит Грей, двигаясь как во сне. Он в изумлении смотрит на Елену.

Рельсы впереди взрываются.

Часть четвертая. Дни 9–14

Некоторые с восторгом принимают то, что считают абсолютной иррациональностью Великой Сибири, и находят в ее хаотическом разнообразии форм созвучие с собственными идеями анархии, нигилизма и свободы. Но мы должны проявить снисхождение к юношеской безрассудности – встречаются люди куда более взрослые и разумные, которым Запустенье с такой же легкостью вскружило голову. И в самом деле, путешественник может поймать себя на том, что все чаще и чаще мысленно возвращается к недоступному ландшафту за окном, к обещанию нового, неизвестного. В таком разбегании мыслей кроется опасность. Если желание раствориться в этих ландшафтах станет слишком сильным, рекомендуется принять крепкую имбирную настойку, способную весьма успешно очистить тело и разум.

«Путеводитель по Запустенью для осторожных туристов», с. 48

Призрачная дорога

Поезд движется невыносимо медленно. Дюйм за дюймом, с осторожностью человека, идущего по веревочному мосту над ущельем без всякой уверенности, что веревка не лопнет в любую секунду и что он сохранит равновесие на такой немыслимой высоте. Вдоль по боковой ветке, по Призрачной дороге. Вэйвэй старается не думать о гнилом дереве и ржавом металле, не вздрагивать от каждого толчка или встряски. Если оглянуться назад, можно еще различить пламя на главной дороге, в том месте, где ударила молния. Пламя, освещающее ночное небо.

Какая удача, говорят пассажиры, что это произошло так близко от одной из заброшенных боковых веток. Как будто древние строители дороги наблюдали за ними и подарили спасение. А капитан благополучно довела подопечных до места, подготовила к смене пути и заверила, что все будет хорошо.

– Прошу вас оставаться в купе, на койках, пока команда занята делом, – доносится из динамиков ее голос, отдаленный и скрипучий.

Но никакой дрожи в нем не чувствуется, никаких признаков того, что вынужденный съезд с главной дороги – это чрезвычайное происшествие. Однако всей команде известно, что это не более чем умелая имитация капитана. «Как она осмелилась?»

Вэйвэй потрясена мощью собственного негодования.

Но где же Елена? Вэйвэй набрала воды, сколько смогла – то есть всего ничего, – и отнесла в тайник под крышей. Остается только надеяться, что безбилетница надежно спряталась и с ней все в порядке.

Гроза осталась позади, и это все, что заботит пассажиров, съежившихся на койке или в салон-вагоне судорожно сжимающих стакан. Команда не мешает им наслаждаться покоем – единственная возможная услуга в такой ситуации. Все согласны, что им невероятно повезло.

Но команде известно куда больше. Эти люди утратили привычную лихость походки, поскольку уже не могут предугадать момент, когда вагон шатнется, и бредут как пьяные. Пассажиры подавлены, встревожены. Они нервно хватаются за что-нибудь прочное, но не в силах представить размер ущерба, предугадать, что будет дальше. Только команда знает, что поезд лишился единственной надежной дороги, единственной неоспоримой реальности.

Главную дорогу обслуживают особые поезда с ремонтными бригадами, которые устраняют все неисправности, отмеченные картографами и механиками. Боковая же ветка не избалована такой заботой, а те карты, что имеются у Судзуки, устарели много лет назад. Нет никакого способа узнать, цела ли боковая ветка, выдержит ли она – давно заброшенная, сама ставшая призраком. Члены команды ступают осторожно, словно опасаясь, что рельсы могут лопнуть под их весом.

Раннее утро. Небо обесцветилось, словно изнуренное тревогами прошедших дней. Поезд мучительно проползает милю за милей, и кажется, будто ландшафт сам надвигается на него, сжимаясь то в лишенную леса долину, то в острые выступы скал, то в готовые раскинуться во всю ширь тени. Вэйвэй стоит на коленях на диване под окном салон-вагона. Если приглядеться, можно различить цвета в этом камне, но трудно подобрать слова, чтобы правильно их назвать. Ее взгляд становится рассеянным, она замечает только очертания, изгибы скал. «Человеческий разум видит то, что хочет увидеть, – говорил Профессор. – Нам мерещатся лица на коре деревьев или в узорах на обоях, потому что мы всюду ищем себя». Но сейчас Вэйвэй видит в камне раздувшиеся, искаженные, испуганные физиономии. Она отводит взгляд.

– Весь вопрос в том, веришь ли ты в небесных посланников, – произносит из-за барной стойки Василий.

– Что? – тотчас оборачивается Вэйвэй.

Алексей фыркает, но Вэйвэй понимает, что его сердце болит не об этом. Вид у него нервный, растерянный. Никто из команды не спал с того момента, как поезд свернул с главной дороги. Но хотя у Вэйвэй зудят глаза от усталости, она поддерживает общее нежелание разойтись по койкам, уединиться.

– Кого ты называешь небесными посланниками? – спрашивает она.

– Того, о ком все шепчутся, – ангельское видение перед самым ударом молнии, явившееся предупредить нас. Думаю, оно послано почитаемым тобой божеством.

– Было бы лучше, если бы Господь избавил нас от воспаленного воображения, – говорит Алексей.

– Я просто говорю то, что слышала от пассажиров, – старается не выдать беспокойства Вэйвэй.

– Не стоит их поощрять, – ворчит Алексей. – Они и так дрожат от возбуждения, точно в лихорадке.

Василий выпрямляет спину:

– Вороны идут.

«Даже у Воронов взъерошены перья», – думает Вэйвэй.

Их обычно бесстрастные лица теперь напряжены, галстук мистера Петрова повязан не совсем правильно. Вороны утратили былую зеркальность.

– Мы надеемся, что с вами все хорошо, несмотря на то что наше положение неожиданно изменилось. – Мистер Петров отпускает мимолетную сухую улыбку, как будто это была шутка.

Никто не отвечает ему. Нет похожей улыбки и у напарника. Еще один слом зеркальности.

– Нам заплатят за сверхурочную работу? – спрашивает Алексей, а Василий закрывает глаза. – Как ни крути, рейс сильно затянется.

Вороны поворачивают головы к нему.

– Вам должно быть известно, – говорит мистер Ли, – что Транссибирская компания старается справедливо оплачивать труд своего персонала. Так что же, вы отвели воду из вагонов третьего класса?

Лицо Алексея приобретает страдальческий вид.

– Да, из одного вагона…

– Мы просили отвести из обоих. Вы не поняли нас?

– Потребление воды и так ограниченно. Нужно оставить немного воды для умывания, иначе…

– Эта жертва необходима для спасения поезда. Уверен, дальше объяснять не нужно, – сахарным тоном произносит мистер Ли. – Пассажиры первого класса могут утром