огонь, вырывающийся из-под земли, – объясняет графиня, как только Вера уходит. – Вот она и говорит теперь, что и близко к нему не подойдет, чтобы не погубить свою душу.

«Анна Михайловна не так сильно тревожится за свою душу», – думает Мария.

А графиня, сидя в кресле, продолжает раздраженно рассказывать о священнике, забивающем служанке голову разными глупостями, а потом ее глаза закрываются и дыхание становится размеренным. У самой Марии сна ни в одном глазу. Картограф, птицы – так трудно удержать в голове все сразу. Видела ли она этот большой глаз на самом деле? Она словно пытается ухватиться за обрывки сна, такого яркого, но так быстро исчезающего. И что должен был подумать о ней Судзуки, когда она появилась без сопровождения у его дверей? «Это было слишком дерзко», – упрекает себя Мария.

– Знаете, моя дорогая, у кого-то может возникнуть вопрос, что вы делали там одна. – Графиня, словно разбуженная мыслями Марии, пристально смотрит на нее. – И хотя сама я не слишком-то преклоняюсь перед общественными нравами, мне бы не хотелось, чтобы вы… – она берет задумчивую паузу, – были скомпрометированы. – Графиня снова закрывает глаза. – Это всего лишь мои рассуждения.

Мария сидит неподвижно. Графиня, конечно, права. Но как же тогда узнать все, что нужно?

«У тебя своевольная дочь, – жаловалась, бывало, мать отцу. – Делать что-либо только потому, что тебе это запрещают, слишком вызывающе». Мария не хотела вести себя вызывающе, просто не могла удержаться от того, чтобы увидеть, что происходит, а потом записать все в дневник и попытаться понять, запершись в своей комнате.

Нет, скромность не даст ей необходимые ответы. Она ждет, когда графиня задремлет, а затем, заглянув в библиотеку и выбрав книгу для чтения, идет с гордо поднятой головой через третий класс к лазарету.

Она стучит в дверь врачебного кабинета, и ей открывает опрятный мужчина с немного пугающей улыбкой. Он разглядывает Марию так, словно собрался поместить ее под микроскоп, содрать с нее кожу слой за слоем и полюбоваться тем, что скрыто внутри.

– Я могу разрешить короткое посещение, но вы не должны утомлять пациента, – говорит врач. – И простите меня, но чтение для него не лучшее лекарство… Понимаете, ему сейчас не стоит перетруждать мозг.

Он забирает принесенную Марией книгу и кладет на стол, слегка похлопав по обложке.

Врач провожает Марию к смежной двери, достает из кармана ключ и отпирает замок.

– Простая предосторожность, – объясняет он, заметив, что она нахмурилась.

Пожилой мужчина, которого Вэйвэй называет Профессором, сидит на узкой койке, одеяло натянуто до пояса, хотя в палате довольно тепло.

– Две-три минуты, не больше, – говорит врач. – Я побуду за дверью.

Мария слышит, как поворачивается в замке ключ, и в груди у нее что-то сжимается. В палате нет окон, стены обиты мягкой тканью.

– Надеюсь, вы не возражаете против моего визита, – начинает Мария и представляется, чувствуя себя неловко под изучающим взглядом старика.

Жаль, что врач отобрал книгу. По крайней мере, была бы благовидная причина для посещения и удобная тема для разговора.

– Конечно же нет, моя дорогая. Я рад снова встретиться с вами после первого нашего разговора, так неудачно оборвавшегося. Чувствую я себя хорошо. Меня заверили, что я не пострадал… – Он умолкает в нерешительности, а затем продолжает: – Ни от одной болезни из тех, которые могут представлять для вас опасность… Да, хорошо, несмотря на обстановку.

Он показал на обитые тканью стены. Как известно, пациенты становятся агрессивными, когда их не выпускают наружу. Мария не может представить себе, чтобы этот человек ей как-то навредил, но она читала, что одержимость придает больным невероятную силу.

– Простая предосторожность, – говорит она, и Профессор кивает.

Но он не доверяет Марии, точно так же, как и она сама не должна никому доверять, пока носит чужое имя и чужую одежду, и ей вдруг становится тошно от того, что предстоит сделать. Нет, от того, что ее вынуждает сделать компания.

Молчание затягивается, и Мария, не придумав ничего лучшего, спрашивает:

– Вас хорошо кормят? Или, может быть, вам чего-нибудь принести? Помню, во время болезни мне хотелось привычной еды, и я с радостью попрошу на кухне…

– Что вам на самом деле от меня нужно? – обрывает ее Профессор, и под внешней дряхлостью ученого она различает блеск стали.

Она что-то бормочет в ответ, запинаясь, а он продолжает:

– Если вас подослала компания, то она напрасно тратит время, я ничего не знаю.

Он складывает руки на груди и с вызовом смотрит на Марию.

– Что? Нет, поверьте, никто меня не подсылал.

– Но вы ведь не просто беспокоитесь о моем здоровье.

Если быть с ним откровенной, то, возможно, он ответит тем же. Мария глубоко вздыхает и говорит, понизив голос, чтобы врач, даже если он и впрямь подслушивает за дверью, ничего не смог бы разобрать:

– Я ищу ответ на вопрос, что произошло в последнем рейсе.

Профессор смотрит на нее с подчеркнутым безразличием:

– Продолжайте.

– Я надеюсь найти кого-нибудь, кто способен вспомнить. Кто может знать, действительно ли во всем виновато стекло.

– Компания утверждает, что так и есть.

– Да, – говорит Мария, не опуская взгляд. – Это официальная версия. Но я уверена, что стекольный мастер…

Насколько откровенной она может быть?

– …что он собирался написать письмо Артемису. Возможно, это письмо уже отправлено, и в нем есть то, что мастер не мог открыть никому другому.

Что-то опять мелькает во взгляде Профессора.

– Имя стекольного мастера опорочено…

– Но ведь Артемис прислушался бы к нему, правда? – говорит Мария. – Если нужно открыть правду? Разве не этим занимается Общество? Оно наблюдает, даже когда компания не желает того.

Профессор не отвечает.

– Per speculum verum videmus, – произносит он наконец.

– Сквозь стекло мы видим правду, – переводит Мария.

Девиз Санкт-Петербургской гильдии стекольных мастеров. На латыни, с оглядкой на запад – в этом городе такое не редкость.

Профессор кивает, и Мария понимает, что прошла проверку.

– Вы его знали, – говорит он.

– Только понаслышке, – дает заученный ответ Мария. – Видите ли, я сама из Санкт-Петербурга и моя семья также занималась стекольным делом.

– Ясно, – поправляет он очки на носу и добавляет: – Однако не всегда и не всё можно увидеть, как бы усердно мы ни смотрели. А иногда лучше этого и не делать.

Взгляд Профессора немного напоминает ей взгляд графини. Как будто этот человек раскрыл все секреты Марии.

– Вам известно, насколько могущественна компания? – спрашивает он.

– Конечно. Это всему миру известно.

– Но осознаете ли вы ее силу по-настоящему? Думаю, многие люди даже не подозревают, насколько она велика. – Его щеки розовеют. – Знаете, сколько тонн чая перевозит компания по железной дороге? Сколько тканей, сколько фарфора? А ценность тех идей и сведений, которые она доставляет? А сколько она потеряла за те месяцы, что поезд простоял в депо? Мыслимы ли эти потери для компании, так тесно связанной с парламентами, министерствами и монархами? Поезд должен ходить как прежде. Это единственная истина, которая имеет