Потом «главного» перевели в обком партии. Это было очень значительным повышением. Но об Обкоме партии Ольге Павловне и мечтать не приходилось.

Но это всё было в прошлом. В прошлом была молодость и поклонники. Но все они тогда были никем и звали их никак. И они ей были не интересны и не нужны. А кто был интересен — давно был прибран к женским, более ловким или удачливым, рукам.

А этот, довольно молодой, наивно смущающийся мужчина без обручального кольца был ей смешон. Пушистый шарф, который он забыл, или не хотел, снять, начищенные до блеска чешские ботинки на меху, рыжий, дорогой большой кожаный портфель, годный для командировок провинциалу — были забавны. Но что-то в нём было. Она чувствовала в нём… того, кто был ей просто необходим сейчас. От неё не укрылся его оценивающий мужской взгляд, а под конец разговора, после нескольких чашек растворимого кофе, он вообще расслабился и оказался очень неглупым мужчиной. И то, что он был из богом забытой деревни, было ей только на руку.

— Хорошо, я запрошу документы на этого вашего протеже. Жду Вас в понедельник. Не забудьте заказать пропуск сегодня. Вы когда сможете подойти? — Ольга Павловна ободряюще улыбнулась Леону.

— Да я … я, как Вы. Я хоть когда — пожалуйста.

— Хорошо. Сейчас я посмотрю, чтобы нам не помешали другие… вопросы…. На пять вечера вас устроит?

— На пять? — Леон прикидывал, как ему добираться до дома после семи? Не факт, что автобус будет. А на машине он не хотел тут появляться, это ломало бы легенду.

— Вас не устраивает что-то?

— Да нет, всё устраивает. Только вот гостиницу как-то надо суметь заранее заказать, не успею на автобус.

— Гостиницу? Ну, это проще простого. Сейчас, — Ольга Павловна вызвала секретаря и через десять минут вопрос с номером в гостинице «Южный Урал» был решен. Гостинца-то в двух шагах отсюда.

Леон возвращался домой умиротворенным. К Ларику он не пошел: «Чего зря парня будоражить? Похоже, для решения этого вопроса придётся постараться. Ну, что ж? Постараемся. Взялся за гуж — не говори, что калоши скользкие», — он чувствовал сейчас себя, как осётр, на которого положил глаз покупатель в рыбном магазине на улице Кирова в аквариуме для «живой рыбы». Да уж. Он не мог ошибиться. Она смотрела на него. Она не просто смотрела, она взяла в руки удочку. Если отбросить все эти её штучки-дрючки, то очень даже внимательно она на него смотрела. Все эти тёмные зрачки он за километр видел: «Женщина — она и есть женщина, хоть и начальник «немного очень большой». Но не известно, как ещё она дело повернет. Такие черти выскакивают, когда баба власть свою хочет показать. М-да. Тут ещё три раза подумать надо».

Леон начал собираться в город с самого утра понедельника. Тщательно помылся в бане накануне. Но подмышки всё равно воняли потом, дезодорант, привезенный «оттуда» давно закончился. Леон вспомнил, что слышал где-то, что можно помазать просто содой и пахнуть не будет. Достал пачку насыпал в ложку и попудрил, ваткой, как смог. И ещё раз попудрил, чтобы уж точно не смущаться. Понюхал — вроде не пахнет. Галстук был не новый, пришлось перевязать, сделав конец короче, а узел шире, теперь несвежее пятно узла куда-то уползло и галстук неожиданно стал модно выглядеть с широким узлом.

— Заказать надо, давно галстук не менял. Она-то вся с иголочки, хоть на подиум такую. Ладно, сойдёт, — посмотрев на галстук в зеркале решил Леон. Сорочку пришлось подглаживать, от долгого висения в шкафу она была как бы пожеванная. — Надо не забыть нейлоновую заказать, постирал — и никаких тебе проблем, только их стирать надо каждый день, все запахи собирают, говорят.

Потом он аккуратно подстриг ногти и долго выбирал носки. Он уже давно экономил на носках, покупая несколько пар одинаковых, выбрасывая прохудившиеся и соединив оставшиеся, ещё несколько пар донашивал. Он с тоской вспомнил свои любимые заштопанные носки, которые совсем и давно обветшали, и тотчас отогнал убийственные и невозможные сейчас мысли. Леон был очень экономным и непритязательным на самом деле, и не от того, что денег не хватало, а оттого, что привык считать, сколько и чего у человечества уходит на каждую небрежно выброшенную недоношенную вещь. Он и воду экономил, пускал её тоненькой струйкой, когда мыл посуду. Когда-то он не сразу всё это принял безоговорочно, смеясь над её «крохоборством». А теперь иначе не мог, хотя даже голос её куда-то постепенно уходил, растворялся во времени.

— Вот только Настя же… — вдруг вспомнил он и тут же отбросил, как обжегшись, всплывающую мысль.

Сейчас все вещи ему покупала мать и уже, наверное, и отец сможет, оставшиеся «там» они высылала сыну вещи по его запросу с оказией сразу же. «Там» снабжение было не хуже, чем в Москве и сейчас.

Когда Леон кончил отпаривать острые стрелки на брюках, как когда-то учил его отец, и невольно улыбнулся, вспомнив «те» стрелки на своих парусиновых, он понял, что очень сильно перестарался. В подмышках стало нестерпимо жечь. Пришлось раздеваться и бежать в баню смывать соду, разъевшую кожу до красноты, и мазать всё подсолнечным маслом, так как ничего другого под рукой не оказалось. Он больше часа сидел на кровати, как петух на насесте, раскрывший крылья. Боль, мало по малу, ушла, но настроение было испорчено, и исчез азарт игры. Воспоминания о матери и отце, и о том доме перекинулись на воспоминание о пацанах. О пацанах он ещё мог думать, как о безопасном для памяти куске той мучительной истории, залезать в которую он не мог, духу не хватало.

— И что, и вот за эту высокомерную бабу тоже они умирали? — с этим он был не согласен, и эта мысль придала ему уверенности в том, что всё он правильно делает. Сам и один. Снова вспомнил, как Стаси умоляюще смотрела на него, рассказывая об очередной своей сказочке… — Есть смысл постараться и сделать доброе дело, хотя бы ещё для кого-то, а лучше для многих, как она мечтала. Надо этого дурачка Ларика на место пристроить, и все будут довольны. — И ты, Стаська тоже. Но зачем ты мне ЭТО подсунула, лапочка моя?…

С некоторых пор он вообще играл в жизнь «воднером», как малышня говорила раньше. Не вдвоём с отцом, не втроём — с матерью, отцом и бабушкой или