он немного недоволен, раздосадован, Я скоро понял, в чем дело. Отвел в сторону тогдашнего директора Дома, сказал, что для автора музыки нашего гимна следовало бы достать рояль. Скоро ошибка была исправлена, доставили рояль.

Я потом не раз бывал у него в гостях и слышал его игру на этом инструменте, слышал, как он пел своим хриплым, старческим голосом.

У нас мало знают об этом замечательном человеке. Даже фамилию его пишут неправильно. Почему-то называют его Дегейтером. Впрочем, в последнем издании Большой Советской Энциклопедии приведены оба написания рядом. Я твердо помню, что он называл себя Дежейтером.

Сколько-нибудь серьезные сообщения о нем печатались только в музыкальных журналах. Широкая публика знает о его жизни и творчестве очень мало.

Уроженец Бельгии, рабочий-мебельщик, он с детских лет увлекался музыкой. Зрелые свои годы прожил в Лилле. Здесь он руководил хором «Рабочая лира», для которого и был написан «Интернационал» на слова Потье в 1888 году, и тогда же впервые был исполнен под его руководством.

Он писал много, я видел у него многочисленные издания его музыкальных произведений. Правда, это были издания провинциальные, а тираж их был, по-видимому, невелик.

Конечно, «Интернационал» знаменовал неожиданный взлет его творчества, остальные его произведения теперь забыты.

Когда я пришел к камраду Пьеру через несколько дней после первой нашей встречи, я нашел его восторженно настроенным. Он успел прослушать «Интернационал» в исполнении двух оркестров и нашел, что теперь этот пролетарский гимн звучит сильнее, чем его старая песня.

— Я ведь писал тогда, — говорил он, — только песню для хора.

Оказывается, «Интернационал» был создан в два дня. Сложность работы заключалась в том, что у камрада Пьера не было в те дни дома рояля, он работал на фисгармонии и не всегда мог полностью передать свои музыкальные замыслы.

Советский музыковед Сохор считает, что у нас, благодаря некоторым изменениям, «был подчеркнут гимнический характер музыки „Интернационала“». Примерно то же говорил мне сам камрад Пьер. Его песня стала торжественнее, значительнее. Песня стала гимном.

Несколько позже, после VI Конгресса Коминтерна, на котором он присутствовал, камрад Пьер дирижировал сводным хором, исполнявшим «Интернационал».

— Это для меня было великим счастьем, — вспоминал он.

Дежейтер показывал мне первое издание великого гимна. Это зеленая листовка, на которой текст и музыка напечатаны с обеих сторон, не очень четким шрифтом. Я где-то читал, что это первое издание было анонимно. Неверно. Но фамилия автора указана здесь без инициалов, что привело к неожиданным, неприятным последствиям. Был у Пьера младший брат Адольф. Он тоже занимался музыкой и руководил рабочим оркестром. Оба они уже давно вступили в социалистическую партию. Адольф оставался социалистом, а старший брат, Пьер, после Турского конгресса в 1920 году вступил в только что организованную Французскую Коммунистическую партию.

Социалисты тогда господствовали в Лилле, мэр города был социалистом. Они объявили Адольфа создателем «Интернационала». В результате — долгий процесс, и буржуазный суд восстановил Пьера в правах автора. В конце жизни Адольф признал, что его «обольстили» и что он поступил в отношении Пьера «нехорошо». У Пьера имелось предсмертное письмо Адольфа, подтверждавшее, что к работе над «Интернационалом» он никакого отношения не имел.

Дежейтер писал музыку и к другим стихам Потье. Пользовалась популярностью его музыкальная обработка стихотворения Потье «Инсургент». Я слышал в исполнении самого Дежейтера кантаты «Красная дева» и «Коммунар», также на слова этого французского пролетарского поэта. «Красная дева» посвящена коммунарке Луизе Мишель.

Дежейтер писал не только музыку, но и тексты. Я слышал в его исполнении песню «Вперед, рабочий класс». Несколько своих произведений он посвятил Советскому Союзу («Серп и молот», «Триумф русской революции»).

Слышал я в его исполнении не только боевые, революционные песни. Осталась в Сен-Дени (предместье Парижа) его любимая внучка Сюзанна. Немало музыкальных пьес и песен он посвятил ей. Здесь была музыка о цветах — лилии, розе, сирени, песни о певчих птицах — соловье, малиновке. Мне кажется, интересной была его музыкальная интерпретация знаменитой сказки о «Красной шапочке».

Дежейтеру предлагали поселиться в Москве. Но расстаться со своей Сюзанной он не мог, он дал слово ее отцу, своему покойному сыну, что всю жизнь будет ее опекать. Теперь Сюзанна была уже взрослой (ей было девятнадцать лет), в Сен-Дени у нее был жених, и переезжать в Москву она не хотела. К тому же мне говорил сам Пьер, что трудно в его возрасте менять бытовые условия. Кормят его хорошо, но пища для него непривычная. Тосковал он и по французскому вину. Товарищи подарили ему несколько бутылок наших кавказских вин, но это вино ему не понравилось. Одним словом, камрад Пьер прожил в Москве примерно четыре месяца, вернулся в Сен-Дени, где и умер через четыре года.

Дежейтер исполнял при мне не только революционные или лирические вещи. Он в свое время увлекался авиацией. У него были произведения, посвященные знаменитым авиаторам первого призыва — Блерио, Фарману, Сантос-Дюмону. Он гордился знакомством с ними. Вероятно, строгий критик найдет в этих его произведениях элементы натурализма, он пытался передать в своей музыке шум пропеллера, бег самолета по взлетной дорожке. Но не всегда это ему удавалось.

Он был очарован приемом в Москве, восторженно говорил о советских людях, особенно о советской молодежи. Но мне казалось, что-то его смущало. Раз он сказал мне:

— Я считаю себя мастером двух искусств.

Я сразу не понял. Я знал, что камрад Пьер писал стихи. В молодости он выступал как шансонье, был популярен в Лилле, выступал в рабочем кафе не только с исполнением песен, но и с чтением своих стихов.

Но когда Дежейтер характеризовал себя как мастера двух искусств, он имел в виду не поэзию, не свое пение. Он был искусным резчиком по дереву, создателем художественной, стильной мебели. И здесь он считал себя подлинным художником. Он привез многочисленные альбомы, фотографии и даже маленькие, очень изящные макеты своей мебели. Посланы они были багажом, адрес был не очень четкий, получил он их довольно поздно.

Этим его творчеством почему-то мало заинтересовались в Советском Союзе. В то аскетическое время не очень у нас думали об изысканной мебели. И Дежейтер жаловался: с музыкантами он много встречался, а с мастерами искусств, создателями мебели встретиться не удалось. Как это получилось, не знаю. Дежейтера принимали прежде всего как автора «Интернационала».

В сентябре 1928 года он уезжал из Москвы. На вокзале плакал, обещал вернуться. Сдержать это обещание ему не пришлось. Его провожали борцы Парижской коммуны Инар и Фуркад.

Я спрашивал Дежейтера о днях Парижской коммуны. В 1870—1871 годах он был солдатом, в политической жизни тогда мало