турецкие булочные, большинство турок были мелкими ремесленниками. К ним относились спокойно, доброжелательно, не то что к немцам. За некоторых из них теперь хлопотали, и в конце концов их оставили на местах и разрешили заниматься своим делом, только, кажется, они должны были временами регистрироваться в полиции.

Студенты и гимназисты старших классов получали отсрочки по призыву. Но убыль офицерского состава была особенно значительна, и стали уже поговаривать о будущем призыве учащихся. Офицерский состав демократизировался. Прапорщиками становились люди, окончившие два-три класса или начальное училище.

Война шла с переменным успехом. После поражения на Мазурских озерах и самоубийства Самсонова никто уже не говорил о занятии Берлина. Теперь много писали о червонной Руси, нужно было как-то поддерживать патриотические чувства. В честь взятия галицийской крепости Перемышль состоялась большая демонстрация, в которой приняли участие учащиеся всех школ города. Я почему-то запомнил, как кричал с балкона директор частного реального училища Попков, известный в городе своим черносотенством и не слишком честной игрой в карты. «Да здравствует, — кричал он, — святая матушка-Русь, и да будет она первым царством в поднебесье!»

Было время тяжелое, весна 1915 года. В русской армии не хватало орудий, снарядов, пушек, началось большое отступление. О победе уже никто не говорил. Я вспомнил кисловодского офицера, слова, которые он тогда передавал по секрету. Теперь об этом знали все. Война будет долгой и упорной.

ПЛЫВУТ ФУРАЖКИ

По реке плыли гимназические фуражки, а у берега стояли их владельцы, только что получившие «аттестат зрелости». Они были восторженно настроены, немного пьяны. Они кричали «ура». Это был установленный ритуал.

Директор и учителя здоровались теперь с нами за руку. Расспрашивали о наших планах. Мы — будущие студенты.

Расправившись с бедными фуражками, надлежало теперь посетить кафешантан. Это тоже был обычай. В глазах некоторых кафешантан — это был очаг разврата. Для других — источник наслаждения. Когда я шел первый раз в кафешантан, я ждал чего-то необычайного, почти таинственного… и был разочарован. Этот шантан «Марс» («парад мировых этуалей», как гласила афиша) оказался просто рестораном, грязным и обтрепанным, а «этуали» — не очень молодыми, намазанными и декольтированными дамами, песенки их были глупые и противные.

И в семье, и в гимназии старались воспитать мой эстетический вкус. Читал я тоже немало, видел порой и в Москве, и в нашем городе интересные спектакли. И теперь я был разочарован, почти оскорблен в своих лучших чувствах.

Я поступал на юридический факультет Московского университета. Одно время я думал на филологический, но после бесед с родителями решил на юридический. Там, мол, образование более всестороннее.

«В Москву, в Москву…»

Мы тогда острили, что едем следом за чеховскими Тремя Сестрами. В Москве я бывал, но бывал жалким гимназистом, теперь буду студентом — это совсем другое дело.

Петербург, ставший уже Петроградом, тогда казался хмурым, холодным, чиновничьим, он меня не привлекал.

Так кончилось мое детство и юность ранняя.

Начинались бурные студенческие годы.

«Быстры, как волны, вы, дни нашей жизни» — многое потонет в этих волнах…