Когда я пробовал перечитывать его стихи, то явственно чувствовал, что написаны они для эстрады, для выступления, для голоса.

Следует отметить, что его «поэзо-вечера» посещались теми слоями городского мещанства, которые в массе своей не интересовались поэтическим искусством. Таким образом, он в свое время сумел как бы расширить аудиторию, привлечь внимание к стихам.

Я думаю, что он был одним из первых поэтов, которых не меньше слушали, чем читали.

3

«Революция дала слышимое слово, слышимую поэзию», — писал Маяковский.

Да, поэзия первых лет революции была в основном «слышимой». Конечно, изменилось содержание стихов. Куда-то на второй план отошла интимная лирика, на смену ей пришел революционный пафос. Стихи в огромном большинстве своем говорили не о личных переживаниях поэта, а о всенародной борьбе и победе.

Камерная манера передачи стихов тут уж никак не подходила. Стихи приблизились к политической речи, к речи ораторской. На тогдашних митингах и собраниях то и дело многие ораторы переходили от прозы к стихам — правда, в отличие от известного мольеровского героя, они отлично понимали, где надлежит говорить стихами, где прозой.

Стихи теперь должны были быть понятными широким массам, вдохновлять их на подвиг, на борьбу. Вот какие задачи стояли перед поэтом, читающим свои стихи. Где уж было думать о тонкостях стихотворного мастерства…

В те годы на митингах, на всякого рода собраниях я слышал тысячи стихотворных строк. Обычно они исполнялись авторами, которые не были профессионалами и только пытались овладеть поэтическим мастерством. Да, многие из этих стихов не были поэтически совершенны, часто это была политическая речь, только переданная в зарифмованных строках. Авторское чтение стихов было тогда органической частью политического митинга. И я бы условно назвал эту манеру чтения стихов «митинговой».

Она была характерна и для старшего поколения пролетарских поэтов. Мне пришлось слышать Александровского, Поморского, Самобытника. Их чтение было пафосным, они старались поэтизировать политическую речь, но не всегда это им удавалось. Иногда в манере исполнения сказывались недостатки самих стихов, условность и искусственность поэтических образов.

Я помню выступления пролетарских поэтов на одном из московских заводов, они восторженно принимались аудиторией. Но стихи читались несколько однообразно, и было такое впечатление, что слушатели начинают уставать. Большим успехом на этом вечере пользовался Михаил Герасимов. Он читал свою поэму «Мона-Лиза». Поэма во многом подражательная, но в ней были элементы подлинной лирики, и это подкупало аудиторию.

Очень своеобразно читал свои стихи Василий Казин. Голос у него был слабый, жест не очень выразительный, выглядел он на эстраде не эффектно. Я и раньше знал его довольно популярное стихотворение, которое начиналось словами «Кукует в кузнице кукушка». Честно говоря, я не совсем понимал, как угодила эта кукушка в кузницу. А вот когда читал сам поэт, я очень зримо видел всю обстановку кузницы и понял, что звуки молота чем-то напоминают кукование птицы.

К сожалению, только один раз, да и то на большом митинге, к тому же на открытом воздухе, мне пришлось слышать Демьяна Бедного. И все же я хорошо запомнил особенности его авторского чтения. Читал он предельно просто и в то же время мастерски. Первоначально казалось, что это обычная разговорная речь. Но порой он поднимался до высокого пафоса. Тогда стихи его звучали очень сильно, четко, ковано, отчетливо слышалась в них большая политическая мысль. Он читал для массовой аудитории, умел захватить, увлечь ее. Речь его была чужда всяких словесных украшательств, в ней чувствовался опытный оратор и пропагандист, умевший влиять на аудиторию, знавший силу своего слова. Я думаю, что исполнение стихов было проработано им во всех деталях. Поэт отлично знал все приемы воздействия на слушателя.

Прочел он тогда и несколько басен. Здесь манера исполнения была иной. Это была интимная ироническая речь. Он будто рассказывал слушателю какую-то историю, дружески беседовал с ним. Мне кажется, что в исполнении им басен особенно ярко чувствовалось замечательное знание поэтом русского народного языка, всех его интонаций, всех тонкостей речи.

Новое поколение пролетарских поэтов как бы возрождало личную лирическую тему.

Когда я слышал исполнение стихов молодыми еще тогда поэтами Жаровым и Безыменским, мне казалось, они стараются подчеркнуть, что личные переживания поэтов типичны для комсомольской молодежи, для молодых рабочих, для учащихся.

Ничего восторженного, нарочито пафосного не было в их чтении, их исполнение приближалось к романсу, к народной песне. Иногда это даже подчеркивалось музыкальным сопровождением (гитара у Безыменского, гармонь у Жарова). Как будто поэт читает свои стихи на дружеской вечеринке — нет ничего специфически эстрадного, нарочито внешне выразительного. Все просто, почти обыденно.

Совсем по-иному читал свои стихи Иосиф Уткин. Голос его был богат, многообразен, хорошо поставлен, видимо, от природы. На эстраде он был очень эмоционален, слегка восторжен, ярко передавал свои мысли и чувства аудитории. Это были вдохновенные, глубоко поэтические выступления. Они пользовались большим успехом и даже в какой-то мере определили популярность его стихов. Во время выступления он старался передать аудитории свое понимание мира, свои философские раздумья. В исполнении автора стихи порой становились куда глубже, проникновеннее, чем когда мы их читали в книге.

Я, например, впервые по-настоящему понял и оценил его большие поэмы «Повесть о рыжем Мотеле» и «Мое детство», когда услышал их в исполнении автора. Жизненные события в его образной передаче приобретали глубокую философскую направленность. Он как бы заставлял слушателя напряженно мыслить. Глубокая мысль, воплощенная в поэтической форме и лирически окрашенная, вела слушателя за собой.

Михаил Светлов обычно очень смущался, когда выступал с чтением своих стихов. Он не был прирожденным оратором. Начинал он читать неуверенно, сбивался с тона, и только постепенно, как-то вдохновляясь, овладевал вниманием аудитории. Его чтение, построенное на разговорных интонациях, было исполнено лирической глубины. Постепенно он очаровывал слушателя тонкой иронией, своеобразной, лирической, «светловской». Особенности его поэтической мысли воспринимались не сразу. В манере чтения, как и в самих стихах, Светлов был оригинальным, неповторимым. Я это особенно остро почувствовал, когда слышал в его исполнении такие популярные, всем известные вещи, как «Каховка» и «Гренада». Новые грани этих хорошо известных стихов обнаруживались перед слушателем, раскрывались новые лирические пласты, новые темы, не замеченные при чтении этих произведений в книге. С тонкой иронией и в то же время сохраняя полную серьезность, читал поэт свои многочисленные юмористические стихи и эпиграммы.

В первые годы революции в Москве и в других городах стали возникать литературные кафе, которые являлись как бы постоянными площадками для поэтических выступлений. Здесь немало было шумных деклараций, выступали в большинстве второразрядные поэты. Обычно