Шрифт:
Закладка:
Я знала Прохора, как и вся школа, это главный Таисьин подхалим, который постоянно к ней таскается, сидит в кабинете, часто выступает на концертах, очень плохо читает стихи и еще хуже поет. Высокий – это единственное его достоинство, с тяжелыми коротковатыми ногами, вредный и неискренний, он, как и все наши мальчики, наверное, мечтает, когда же у него вырастут борода и усы и он сможет их брить или не брить и ходить заросшим, но у него растут только жидкие бакенбарды, он их красит или они почему-то другого цвета, чем волосы, он их отращивает, и похож из-за них на какого-то второстепенного и гаденького персонажа из романа девятнадцатого века.
Таисья увидела, что я успокоилась, и быстро куда-то ушла. Я быстро посмотрела на экран – нет, ничего нет, ничего не писал. Показалось. Я выпила горячей воды, съела все-таки конфету с очень странным запахом, совсем не конфетным, постаралась как-то привести в порядок растрепанные волосы и, прикрывая сумкой безобразное бурое пятно на колготках, вышла в коридор. Оставалось пять минут до конца урока, и я могла уйти, не нарвавшись ни на кого. Чтобы не спорить с охранницей, я вылезла из окна, где вылезают курильщики, и поплотнее его прикрыла. В нашем школьном «Подслушано» даже закреплено наверху страницы правило: «Идешь курить, закрывай за собой окно!»
Я стояла у подъезда этой пятиэтажки, где произошло самое главное в моей жизни, самое важное, самое лучшее. И одновременно самое ужасное. Всё, что было в моей жизни до того, как я встретила Лелуша, – совершенно неважно, как будто этого не было. И страдания с ногой, и мой театр, где было столько всего веселого, яркого. Но это всё ушло куда-то, осталось в другой жизни. А в этой есть только он и наша любовь.
Вот они, эти окна. Три окна на третьем этаже. Ведь квартира такая же, как у нас, но с другой стороны подъезда, зеркально. Мне раньше как-то не приходило это в голову. На одном окне – темно-коричневая штора, с правой стороны. Больше штор нет. Мне показалось, что штора шевельнулась. Я должна подняться и узнать. Вдруг там Лелуш, просто я не знаю, где еще его искать. Вдруг он вернулся.
Мне было очень страшно, но я все-таки пошла наверх. Болели спина и нога, скорей всего от нервов, так обычно бывает, когда я сильно переживаю, сразу начинает тянуть ногу. И не помогают тогда никакие таблетки и даже уколы, которые мама научилась мне колоть. Мама говорит, что надо искренне молиться и тогда всё вообще пройдет. И у меня всё так плохо, потому что я не молюсь, а если молюсь, то неправильно. Раньше я ей верила и старалась молиться как можно искреннее, несмотря на то, что я не понимаю половины предложений. Слова вроде понятны, а вместе – нет. Но после того как я встретила Лелуша, я поняла, что мама, наверное, чего-то не знает о жизни. Может быть, она тоже любила папу, но это было давно, и она об этом забыла. Конечно, я знаю, что иногда у них что-то бывает, отчего мама потом курит на балконе в накинутой на голое тело куртке и поет утром на кухне, бодро поглядывая на папу, но я думаю, что это совсем другое, чем у нас. Потому что у нас настоящая любовь, а мама с папой постоянно ругаются.
Может, мне встретился Лелуш за то, что у меня такое произошло с ногой? Это мне награда? И никого об этом не спросишь. Можно, конечно, спросить у самого Бога, когда я пойду в церковь, ведь это он мне послал Лелуша, но я знаю, что это так не работает. Не будет Бог со мной говорить на такие темы и никакие сигналы мне подавать не будет.
Когда я ходила два года в воскресную школу, мне там рассказывали девочки: есть много тайных признаков того, что Бог тебя слышит. И как горит пламя свечи – ровно или нет, дрожит, быстро гаснет или вдруг вытягивается наверх, и сколько горит сама свеча, и куда она склоняется – если влево, то Бог не согласен с тобой, если вправо – то согласен, если к иконе, то, значит, это точно его воля, если от иконы – он не советует тебе что-то делать или даже запрещает. Если всё это знать, то можно вести очень долгие разговоры с Богом о чем угодно. И мы с девочками иногда подолгу стояли, всё-всё узнавая от того, кто всё решает в мире. Мама не могла меня оттащить от иконы и шепталась со своими подружками-прихожанками, радовалась, что в воскресной школе нам быстро привили необходимые свойства православного человека.
Но когда однажды на мой вопрос, пойдем ли мы в кино в воскресенье на новый фильм об инопланетянах, которого я так долго ждала, или мама опять не сдержит слово, Бог сказал: «Да!», а мы не пошли, я поняла, что он или не знает, или не хочет мне говорить правду, или все-таки мама в чем-то главнее Бога. И постепенно перестала спрашивать его. А смысл спрашивать, благодарить, а потом убеждаться, что и Бог не всё решает в этом мире?
Хотя чем больше я расту, тем больше вопросов у меня появляется, но пока нет ни одного человека, с которым можно серьезно поговорить об этом без ссор и слез. Папа будет смеяться, Вова показывать смешные мемы о религии и священниках, которых полно в Сети, мама – сердиться и плакать. А я бы очень хотела о многом спросить. О том, что такое «добро», о том, что такое «абсолютное добро» и «относительное добро», о том, что такое «милость Бога» и почему она иногда проявляется в том, что он делает больно человеку. Про милость Бога нам объясняли в воскресной школе, но я тогда была слишком мала, ничего не поняла.
Про добро мы говорим на уроках с Назаром Даниэловичем, и довольно часто, это одна из его любимых тем, кроме того, что не только Бога нет, но и нет инопланетян – нигде и никого, и мы одни в космосе.
Назар Даниэлович не верит вообще ни во что – ни в Библию,
