Шрифт:
Закладка:
Тем более важна для него Академия. Год назад Оскар Лёрке неожиданно позвонил ему вечером и сообщил, что отныне Бенн является членом отдела литературы. «Не надо издеваться над старым человеком», – ответил он. Но это событие сделало его невероятно счастливым: наконец-то он получит официальное признание, которого ему так не хватало, наконец-то займет место в рядах литературной элиты страны! Он больше не бедный врач для проституток, получающий за свои стихи лишь пару хороших рецензий, – теперь он за одним столом с самыми известными немецкоязычными писателями того времени.
Внутри Академии его назначение восприняли по-разному. Томас и Генрих Манны ратовали за принятие Бенна в свои ряды, так как видели в нем первоклассного творца слова, а также интеллектуала, рассматривающего историю и культуру с жестокой и хладнокровной, квазиестественно-научной точки зрения. Это вполне соответствовало «новой вещественности», которая уже несколько лет формировала вкус времени. За Бенна вступился и его друг Оскар Лёрке. А вот Рикарда Хух, как-никак заместитель председателя отдела, считала категорически нигилистический тон Бенна дешевым позерством, а не результатом до мозга костей трезвого отношения к жизни: «Я не выношу Готфрида Бенна. В жизни есть много отвратительного, но поэтами становятся не для того, чтобы бесконечно нанизывать отвратительное; верно и то, что наш язык истрепался, но для того чтобы справиться с этим, недостаточно сплошь необычных, диковинных и броских слов».
О важности Академии для Бенна можно судить и по тому, что он не пропускает почти ни одного заседания. Сегодня президент Шиллингс явился в литературный отдел с тем, чтобы, как он незамедлительно дает понять, предотвратить любой публичный протест по делу Генриха Манна. Ситуация, по его словам, остается сложной, и в интересах будущего Академии он призывает писателей прийти к мировому соглашению.
Тут же вмешивается Дёблин и ставит президента в неловкое положение простым вопросом, которого Шиллингс вполне мог ожидать: почему он считает, что ситуация остается сложной?
Шиллингс, как это часто бывает, дает расплывчатый ответ. Он предпочитает не высказывать открыто свою точку зрения. По его мнению, сложности можно проследить в многочисленных комментариях в газетах.
Это кажется странным, из пальца высосанным аргументом, так как, естественно, каждый из присутствующих отлично знает, что не газеты решают дальнейшую судьбу Академии, а новое правительство. Однако, как Шиллингс признается, от правительства больше ничего не было слышно с тех пор, как Кете Кольвиц и Генрих Манн в прошлую среду вышли из состава Академии. Давя на отдел просьбой не создавать новых рисков и не заявлять протест, Шиллингс, пусть и косвенно, пытается донести одну вещь: любая публичная критика правительства, на которую независимая Академия, конечно же, имеет право, в настоящее время может привести к ее закрытию.
Есть ли вообще у министра право распустить Академию? Существует ли для этого законодательная основа? Если и существует, то какая? Неожиданно в центре дискуссии оказывается юридическая сторона вопроса. Но никто не задумывается, стоит ли вообще бороться за существование Академии, если на нее наденут намордник.
Однако Бенна не очень интересуют формально-юридические детали, он отодвигает их на второй план, предпочитая выяснить у Дёблина, какова, собственно, цель сегодняшней встречи. В среду Дёблин объявил о протесте отдела литературы. Теперь Бенн хочет узнать, против кого будет направлен протест, ведь Кольвиц и Манн ушли добровольно. Вряд ли отдел может протестовать против этого.
Так начинаются прения между Дёблином и Бенном. Некоторые участники заседания изредка присоединяются к ним, но в основном им нечего добавить. Дёблину в первую очередь хочется доказать, что Руст не имел права давить на Академию и Генриха Манна своим ультиматумом, поскольку Академия, как это записано в уставе, независима и не должна терпеть никаких политических указаний или вмешательств. Хотя Шиллингс, как резюмирует Дёблин сложившуюся ситуацию, обеспечивает продолжение существования Академии, пойдя на поводу у министра, но лишает ее достоинства и независимости.
Бенн считает эти аргументы совершенно неверными. В его понимании, согласно уставу Академии, Генрих Манн занимал должность председателя литературного отдела, за которую получал ежегодное пособие, а следовательно, работал на министра в качестве своего рода эксперта по литературным вопросам. Именно этого министра Манн на предвыборном плакате обвинил в варварстве и призвал бороться с его партией, присоединившись к КПГ и СДПГ. Таким образом, Генрих Манн начал борьбу против правительства, сформированного согласно законодательству и Конституции. Только после этого, как резко подчеркивает Бенн, правительство принялось защищаться: не Академия подверглась нападению, а Генрих Манн первым напал на правительство.
И Бенн заключает: ни о каком протесте не может быть и речи. Он все больше горячится, начинает ругаться, утверждая, что некоторые члены Академии постоянно отодвигают интересы самой Академии на второй план. Им важнее все остальное: Веймарская конституция, слияние рабочих партий, безудержная политическая агитация… Бенн настаивает: Академия с ее многолетними традициями – блестящее учреждение, единственное, которое способно найти видных с точки зрения искусства писателей и выделить их среди всех остальных.
Здесь невозможно не разглядеть корень конфликта между Дёблином и Бенном. Публично осуждая, как нацисты обходятся с Академией, Дёблин в конечном счете пытается защищать конституцию и гражданские права. А вот Бенн, который никогда не был приверженцем Республики, отодвигает конституцию на второй план. Ему важно сохранить Академию – не в последнюю очередь потому, что она имеет большое значение лично для него.
Позиции непримиримы. Более того, для Дёблина предсказуемо, что при голосовании он и его единомышленники Франк и Фульда окажутся в меньшинстве. Поэтому у них есть только два варианта: заявить о своем протесте демонстративной отставкой, тем самым лишившись любого влияния на Академию и дав Бенну и его окружению возможность представить себя победителями в конфликте; или же, несмотря ни на что, пытаться завуалировать в заявлении размытую формулировку своей критики и надеяться, что общественность воспримет ее как акт сопротивления.
Очень долго, почти два часа, они бьются над этим небольшим заявлением. У Шиллингса мало времени – у него назначена другая встреча. Прощаясь, он напоминает присутствующим, что любое заявление Академии до публикации нуждается в подписи президента. Не остается никаких сомнений, что он пытается сохранить контроль над этим делом. Более того, столь критическое заявление отдела, вероятно, должно быть одобрено отсутствующими сегодня членами, что значительно усложняет задачу. Быстрая, решительная реакция, на которую рассчитывал Дёблин в прошлую среду, когда Мартин Вагнер в знак солидарности подал в отставку, скорее всего, вообще невозможна.
В конце концов они соглашаются на
