Да! Это была скорость! Гудело в ушах, ветер бил в лицо острыми, как иглы, снежинками. Очутившись на льду реки, Саша чуть потянул веревочку, сани послушно свернули, и четыре конька понеслись еще резвее…

Когда он снова поднялся наверх, то с огорчением заметил, что ребята равнодушно посмотрели на его сани, и один спокойно сказал:

— Ничего, гонять на них можно…

— Кто хочет попробовать? — растерявшись, спросил Саша.

— Давай я, что ли, — подошла Таня Луценко.

Саша обрадовался, что именно Таня захотела. «Хотя тебя и выбрали командиром дружины, — подумал Саша, — а такие санчата не смастеришь».

— А мне потом дашь? — спросил Олег Монастырев.

— Тебе, Монастырев, не следовало бы давать. Ты ж не признаешь меня. Вроде даже не замечаешь. Но я не жадный. Прокатись, посмотри, кто чего стоит, — сказал Саша.

Сидя на своих фабричных санках с обломанными рейками, Олег посмотрел снизу вверх на Сашу.

— Кто чего стоит, нам известно, санчата твои тут ни при чем, — сказал Олег и, оттолкнувшись, поехал с горы.

Вслед за ним понеслась Таня. Саше ничего не оставалось, как догонять их на салазках Тани Луценко.

Он видел, как она обогнала Олега. Достигнув реки, свернула, помчалась по льду к мосту. За ней — Олег. Спускаясь почти по ее следу, Саша направился туда же.

У моста река значительно сужалась, и вода здесь обычно шла намного быстрее. Лед тут был тоньше, слабее. Над черной водой в прорубях вился легкий пар.

Один из таких темных провалов возник перед Таней. Издали он был незаметен — оброс синим льдом. В этот нарост и ударились с ходу сани, остановились. Таню швырнуло вперед, и, едва успев крикнуть, она очутилась в полынье.

Саша увидел это издали и подумал: «Закон физики, инерция». Он читал об этом в каком-то журнале. Олег тем временем был уже возле проруби, лег на лед и протягивал Тане руку. Хватаясь за кромку льда, Таня тянулась к Олегу, но лед обламывался, полынья становилась все шире.

«Что он делает? — рассуждал Саша, приближаясь к ним и таща за веревку салазки. — Вот если б я…»

— Чего плетешься?! — закричал Олег на Сашу. Вода выплескивалась из проруби. Олег лежал на льду и уже был мокрый по пояс.

Саша огляделся по сторонам, потом осторожно приблизился к ним и лег рядом с Олегом, пытаясь дотянуться до Тани рукой.

Наконец они поймали Таню за рукав пальто и стали выволакивать. Другой рукой она уперлась в край полыньи. Лед обломался, трещина разошлась, и через мгновение в воде были уже все трое…

Вытащили их рыбаки, любители подледного лова, сидевшие за быком моста.

История эта кончилась для Тани и Олега ангиной, а Саша схватил тяжелое воспаление легких.

Пока он добежал с реки домой, одежда на нем покрылась ледяной корочкой, намокшее белье холодом сковало тело, в валенках хлюпала ледяная вода.

Мать, испугавшись, быстро раздела его, растерла спиртом, уложила в постель, напоила горячим чаем, а к окоченевшим ногам положила грелку. Но это не помогло. На следующий день поднялась температура. Саша кашлял, в груди хрипело. Еще через день его положили в больницу. Температура поднялась до сорока градусов. Он почти все время дремал, слабо воспринимал происходившее вокруг. Сквозь забытье он слышал какие-то голоса, чьи-то шаги, почти не реагировал на уколы, которые каждые четыре часа ему делала медсестра.

Соседом по палате у Саши был пожилой прораб Борис Сергеевич.

— Ты, браток, не унывай, — садясь рядом, весело говорил Саше прораб. — Подумаешь, искупался разок в проруби! Не все же в ванне, нужно разок и в проруби попробовать.

Саша пытался улыбнуться, но не мог, не было ни сил, ни желания…

Как-то под вечер, когда Саше стало легче, Борис Сергеевич сказал:

— Ты, однако, герой, оказывается. Я-то думал, что ты так, сдуру влетел в прорубь. А ты, выходит, человека при этом спасал.

— Откуда вы знаете?

— Как не знать. Тут, говорят, звонила учительница твоя, справлялась про здоровье. Вот она дежурной сестричке и сообщила. А сестричка по секрету нянечке, а та, опять же по секрету, — мне. Так и пошел слух. Про доброе дело, брат, слухи шибче бегут, чем про злое. Тебе утешение, Сашок, должно быть. Ты заболел, спасая девчонку. А я вроде не по делу: продуло сквозняком. Так врачи говорят. Новый дом когда строишь, там всегда сквозняки. А наше прорабское житье какое? Шныряешь целый день по этажам. А как же! Дом строишь, жилье, значит, людям, очаг для какой-то семьи. Тут за всем уследить надо. Сквозняк — не сквозняк, а гоняешь по стройке. Где уж думать про свою, простуду! А? — и он потрепал Сашу по волосам…

Иногда, приоткрыв дверь, заглядывали больные из других палат.

— Всем хочется на героя посмотреть, — подмигнул Саше Борис Сергеевич.

«Какой я герой, — хотел сказать ему Саша. Но все-таки ему было приятно, что к нему проявили такой интерес. — Это все Мария Васильевна, — тепло вспомнил он о своем классном руководителе. — И Борис Сергеевич всем тут рассказал, вот и заглядывают в палату… А как там в школе? Что говорят про это?» — не без тревоги думал Саша. Мать сказала ему, что Олег и Таня Луценко уже выздоровели, ходят в школу. И Саша волновался, как они преподнесут ребятам эту историю.

Вспоминая все, что произошло, он впервые честно спросил себя, не показался ли трусом Олегу и Тане тогда на реке. Но ответить точно на это не мог. Что-то ему было еще не ясно, когда он восстанавливал в памяти свое поведение, вспоминая, как первым к Тане бросился Олег.

Словно подслушав его мысли, Борис Сергеевич вечером после ужина сказал Саше:

— Человек, брат ты мой, не знает, трус он или храбрец, покуда не попадет в какую-нибудь историю. До той же поры у него все либо в мыслях, либо на словах. А уж в этой самой истории он весь и проявляется. В деле, значит.

— И со мной так? — тихо спросил Саша.

— Вполне могло быть. Ты-то ведь вообще начинающий человек, молодой… Вот так оно и выходит: как проявится человек в какой-нибудь сложной истории, ну, рискованной, вроде твоей, так и живет потом.

— А если человек трус? Ну, может, не трус, а нерешительный или о себе больше думает… Такого могут наградить, если он однажды не струсил? — осторожно спросил Саша.

— Ожидание награды, Сашок, это не путь к доброму делу, — серьезно сказал Борис Сергеевич. — Ты вот когда полез к проруби, где барахталась эта