говорит о любом человеке или вещи, которые по-настоящему ее пленяют («он впереди всех», «он всех опередил», «вот кто действительно впереди»), и это пространственно-временное продвижение может быть предсказанием, а может им и не быть, то есть может обнаружить что-то, что утвердится в будущем (как этот ресторан и этот подход к приготовлению пищи) или же нет (как ее радикальная архитектура), но остается единственным условием, предъявляемым миру ее личной эстетикой: то, что не впереди, не может быть красиво.

Суфле из сезонных фруктов, гратен из малины с сабайоном на «святом» вине, «блюдо дня»…

И в конце концов Летиция снова испытывает тягу к Пробо, он кажется ей очаровательным и желанным, как четверть века назад, – подумать об этом сегодня после полудня показалось бы вздором. Ну а сейчас представляется вполне нормальным: они муж и жена, они выбрали друг друга двадцать пять лет назад, они и по сей день желали и желают друг друга. По окончании ужина Титти, не пригубившая вина, рассыпается в благодарностях и уезжает на своем «Ситроене» в Пунта-Алу, домой, но ресторан «Красный лобстер» остается на месте, и если в нем нет кабинетов для постоянных клиентов, как было в «Пиноккьо», то есть по меньшей мере всегда свободный пляж, раскинувшийся перед ними, молчаливый и дикий, на который они выходят, обнявшись и пошатываясь от белого «Граттамакко», выискивая местечко потемнее.

Таким образом, за вычетом Джакомо, отрубившегося на диване от термоядерной смеси рома с «Нутеллой», в эту особую ночь с определенного момента и дальше четыре пятых семьи Каррера оказываются в горизонтальном положении на пляжном песке, в различных точках одного и того же побережья, ласкаемые плеском морской волны, и в разном состояния блаженства. Летиция и Пробо в Сан-Винченцо вкушают блаженство безумия, которое они только что совершили и которому – они это знают – не суждено повториться, и потому несравненного; Марко в Баратти с Луизой вкушают еще большее блаженство, которое дарят вспухшие от поцелуев губы и уверенность – увы, к сожалению, иллюзорная, как никогда более иллюзорная, – что эти поцелуи повторятся вновь и вновь; и наконец Ирена в Больгери, самая свободная, самая блаженная, погасший мозг уже ничем не озабочен, безжизненное тело застыло, воды у Мулинелли подняли его на поверхность, и им играют волны у берега центрального Тирренского моря, где его найдут при отливе.

Вот она, сходит (2012)

Кому: Луизе

Отправлено – Gmail – 24 ноября 2012 г. 00:39

Тема: На помощь

От: Марко Карреры

Луиза!

Я задаюсь вопросом: что значит прочитать книжку? Достаточно остановиться на какой-нибудь площади и оглянуться вокруг: множество людей разговаривают по мобильникам. Я задаюсь вопросом: неужели им есть что сказать друг другу? Я задаюсь вопросом: как получаются цветные полоски в трехцветной зубной пасте? Попробовал установить в будильнике божественную мелодию вместо обычного звонка, но просыпаться все равно не хочется. Машина времени существует.

Адель.

На свете есть люди, протестующие против перевода времени на зимнее и летнее, Япония вообще не переводит стрелки. Сегодня очень сильный ветер, все летает. В залах ожидания чудовищно скучно.

Она умерла.

Три года назад, когда я вернулся сюда, на улице за моим домом возвышался подъемный кран. Под конец я, кажется, понял, что именно не в состоянии пережить ребенок, когда его родители разводятся.

Адель умерла.

Я читал, что в Пьемонте решено отстрелять четыреста косуль, которые выходят на проезжую часть дороги и создают аварийные ситуации. Я прочитал, что восемьдесят процентов недвижимости передается в Италии по отцовской линии. Прочитал, что в Милане живет один инженер, который по выходным устраивает в парке банкеты и соглашается выслушивать людей бесплатно. Прочитал, что Билл Гейтс и его жена разрешали своей дочери в детстве пользоваться компьютером строго ограниченное время.

А вот моя умерла, понимаешь? Моя Адель умерла, а я не могу за ней последовать, потому что осталась малышка.

Когда мне было шестнадцать, меня буквально сразила Джони Митчелл.

На помощь, Луиза. На сей раз я не справлюсь.

В меня угодила бомба.

Живу как на минном поле.

Вот она, сходит.

Я задаюсь вопросом: но у зла есть излюбленные маршруты или оно стервенеет, когда захочет?

Вот она. Сходит.

Влажная пелена забвения.

Shakul & Co. (2012)

И под конец он прозвенел. Телефонный звонок, которого родители боятся пуще ада, потому что это и есть ад, врата ада, и, к счастью, он раздается не у многих, пугает до смерти всех, но звонит лишь самым злополучным, отмеченым судьбой родителям, только немногим несчастнейшим из родителей, забытых Богом, пусть и опасаются его все, и самый страшный тот, что раздается посреди ночи – дзинь, – он настолько пугает, что его слышат, даже когда телефон молчит, в том смысле, что мы его слышали, даже когда никто не звонил, ибо у всех раздавался телефонный звонок посреди ночи, хотя бы раз в жизни, разбудивший нас и заставивший вскочить с кровати, – дзинь – и кровь в наших венах застыла в ту же минуту, а на часах было три сорок или четыре семнадцать, и мы сразу же подумали о «том», и не бросились отвечать сразу же, а пока телефон звонил – дзинь, – падали ниц и молились, да, даже те из нас, кто был неверующим, молились, чтобы звонок не имел отношения к тому, чего мы больше всего боимся, – может, это просто загорелась наша машина на улице или соседний дом, хотя, впрочем, никакая это не машина и не соседний дом, мы отлично знаем, и поэтому не торопимся поднимать трубку, умоляя, чтобы жертвой оказался кто-нибудь другой, сжалься, Господи милосердный, Господи всемогущий, я Тебе никогда не молился, потому что я полный кретин – дзинь, – я не обращал на Тебя внимания и нарушил Твои законы, я грешил против Тебя и богохульствовал, наглый глупец я, и больше никто, я не достоин произнести Твое имя и не заслуживаю ничего, я стопроцентно буду гореть в аду – дзинь, – но все ж взываю к Тебе, Отче, здесь, на этой земле, из всей глубины своего сердца, поклоняясь Тебе, падаю ниц пред Тобою, заклинаю Тебя, пусть эти звонки не будут тем телефонным звонком – дзинь, – именно тем, умоляю Тебя, возьми лучше меня, здесь, сейчас же, но это же ясно, что Ты не меня призываешь, что я останусь в этой юдоли скорби, что ж, тогда возьми мою мать, это разорвет мне сердце, но лучше возьми ее, или моего отца, или сестру, или брата, и