Еще не видя их, он услышал их голоса: «Камара! Камара!» – вниз по скалистому склону к его хижине со всех ног неслись Тагаран, Тугеар и Вороган. Больше никого – ни женщин, ни других детей, только они трое. Уже перевалило за полдень, когда они примчались к его порогу, тяжело дыша и заливаясь слезами.

– Боже мой! Что такое, что случилось?

Он никогда еще не видел Тагаран в таком смятении: лицо мокрое от слез, губы дрожат. Она надрывно втягивала в себя воздух и тряслась, точно загнанная лошадь. У нее на руке и на боку Рук заметил ярко-красные подтеки крови.

Она выдохнула целый поток слов, из которых Рук не разобрал ни единого.

– Заходите, ну же, погрейтесь!

Он расстелил на полу одеяло, подбросил хвороста в очаг. В хижине было небогато, но он налил им по чашке воды, отыскал старую зачерствевшую галету – свой скудный ужин – и дал каждой по кусочку, оставив себе на один укус. Тугеар сидела, обхватив руками колени, и рыдала, не притрагиваясь ни к еде, ни к воде.

Тагаран сделала глубокий вдох, стараясь успокоить дыхание, и вдруг громко икнула, потом еще раз. Криво улыбнувшись, она начала что-то говорить, но снова икнула, и самое страшное враз миновало: рассмеявшись, Тугеар принялась стучать Тагаран по спине, пока та не подняла локоть, давая понять, что уже хватит.

– Ну, теперь рассказывайте. Что случилось? В чем дело?

Тугеар и Вороган взглянули на Тагаран. Она принялась объяснять, но чересчур спешила. Рук уловил лишь слова «белый человек», остальное было не разобрать.

– Я не понимаю, – сказал он. – Мапиадьими.

– Пийидьангала уайтмана нгалари Тугеарна, – повторила Тагаран, проговаривая каждое слово, чтобы ему было легче.

Пийидьангала – в этом Рук узнал знакомый корень, пийи – ударить. Умом он еще не успел понять смысл сказанного, а сердце у него уже сжалось. Белый человек ударил Тугеар. Не обязательно было выяснять все подробности, чтобы понять: он бы предпочел не слышать того, что они скажут.

Тагаран старательно изображала чье-то рассерженное лицо, размахивая рукой вверх и вниз. Рук словно видел это своими глазами, совсем явственно – какой-то разъяренный морпех или зарвавшийся каторжанин. На мгновение перед его внутренним взором возникли могучие плечи Бругдена, его занесенный для удара кулак.

Тагаран показала, что от побоев у нее на руке осталась длинная ссадина и болел палец, а на спине у Тугеар красовался продолговатый покрывшийся каплями крови синяк, похожий на след от палки. Тагаран подняла на Рука взгляд, полный боли и ярости.

Бережно взяв ее ладонь в свою, он осторожно согнул поврежденный палец, следя за выражением ее лица. Перелома не было, но он опух. Рук взял другую ее руку и сравнил опухший палец с остальными. Он действовал осторожно, стараясь не дотрагиваться до больного места, но Тагаран отдернула руку.

– Дидьи дидьи!

В ее голосе слышался упрек, хотя вряд ли он причинил ей боль.

Рук наклонился, чтобы получше разглядеть ссадину на спине у Тугеар, но та испуганно съежилась. Она не поворачивала к нему лица.

– Миньин баракут, Тугеар, миньин? – спросил он. Почему ты боишься, Тугеар?

Не глядя на него, она пробормотала:

– Муллайин. – Из-за тех людей.

Тагаран показала на ссадину, будто Рук ее не видел или не понимал, что девочке больно.

– Дидьи мурри! – Очень больно! – или что-то вроде того.

Рук невольно вспомнил о другом человеке, которого недавно били по спине у него на глазах.

Видела ли это Тагаран? Вряд ли. Но что-то в том, как она себя вела, подсказало ему, что слухи до нее дошли. Он не решался смотреть ей в глаза.

Тагаран снова взялась объяснять, что случилось, еще выразительнее размахивая руками. От ярости она едва не срывалась на крик.

Потом уставилась на него.

Рук знал, чего она хочет. Чтобы он стал задавать вопросы: «Кто это сделал? Почему? Где он сейчас?» Чтобы разделил ее негодование, надел мундир, пошел в поселение и разобрался с тем белым человеком, что их избил.

Но Рук чувствовал внутри тяжесть, не в силах переварить случившееся, будто съел что-то не то.

– Нгиа мури йурора, – произнес он. Я очень зол.

Но он знал, что в его голосе злости не слышно. Только щемящую неохоту, уклончивость.

– Нгаларива? – спросила Тагаран. На нас?

– Нет! Нет, конечно, не на вас!

Она поняла его столь превратно, что он удивленно поднял на нее взгляд. Встретившись с ней глазами, он понял: она задала этот вопрос лишь для того, чтобы он на нее посмотрел.

– Камара нгйини пиаба? – спросила она. Камара, ты поговоришь?

Он и подумать не мог, что однажды ему захочется понимать чуть меньше.

Это уже не урок иностранного языка. А разговор. Впервые они с Тагаран оказались по одну сторону языкового зеркала и просто разговаривали. Оба понимали друг друга. Стоит двум людям овладеть общим языком, за ним уже не спрятаться.

– Нганава? – спросил Рук. С кем?

– Шарлотта биранг, – ответила Тагаран. С тем человеком с «Шарлотты».

Значит, это не Бругден, а кто-то из моряков. Он представил, как его переправляют на шлюпке на борт «Шарлотты», как он просит увидеть капитана. «Сэр, кто-то из ваших людей избил трех местных девочек, я требую, чтобы вы нашли этого человека и наказали его».

Взглянув на него, капитан скажет: «Да что вы, лейтенант? Местных девочек, значит?»

Снизу приведут какого-нибудь матроса, и тот будет стоять с деревянным лицом, как его учили. Окажется, что у него давно наготове история о том, как он сошел на берег и девочки украли у него хлеб или трубку.

Рук так и видел эту сцену, но себя в ней представить не мог.

А перед ним, точно живая картина, сидели девочки – все темные руки да склоненные набок лица – и не сводили глаз с лейтенанта Рука, пытавшегося вообразить невозможное.

– Йенараоу бискет? – спросила Вороган. Можно я возьму остатки галеты?

Он-то думал, что угостит их, припася немного и для себя, но от них ничего не утаишь. Ни галету. Ни уж тем более то, что камара не станет за них заступаться.

Рук принес остатки галеты и попытался развеселить девочек своими безуспешными попытками разломать ее, гримасничая и кряхтя, – притворяться не пришлось: она была твердая как камень. Наконец он взял лежавший у очага топорик и раскрошил ее на три части.

Вороган и Тугеар охотно повеселились над его актерской игрой. Он ждал, когда и Тагаран его простит.

Протягивая ей кусок галеты, он показал на ее палец.

– Мурра бидьул? – спросил он, надеясь, что это значит «палец лучше?»

– Биал, карангун, – поморщилась Тагаран, мотая головой. Видимо, стало