– Да и потом, может оказаться, что этого недостаточно, – прибавил Рук. – Чтобы кому-то показывать. Так что… Поживем – увидим. Ладно?

Он потянулся через стол и забрал одну записную книжку, но вторую Силк все еще листал.

– Ловлю тебя на слове, – отрешенно пробормотал он, и Рук подумал: «А это как понимать? Я ему ничего не обещал!» Силк перевернул страницу, и его худощавое лицо удивленно оживилось.

– Тьа… что-то там… Ну-ка, Рук, что тут написано?

Руку не оставалось ничего, кроме как удовлетворить его любопытство.

– Тьерабаррбоварьаоу.

– Благодарю. А вот и перевод: «Я не стану белой. Это произнесла Тага… – на имени он запнулся, – Тагаран, в отчаянии бросив на землю полотенце, после того как я сказал ей, что если она будет мыться, то станет белой». Какая грустная сценка. Жестоко было обещать ей это, разве нет?

– Да нет же, это ведь шутка! Мы… мы оба дурачились. Это просто шутка. Потому что белые люди думают, будто их цвет кожи лучше…

«Белые люди». Можно подумать, он сам не принадлежит к их числу.

– Это просто шутка, – повторил он и услышал в собственном голосе нотку бессилия. – Это умная девочка, она не так глупа, чтобы подумать… Нам это показалось забавным.

Он написал «в отчаянии», имея в виду притворное отчаяние. Ему казалось очевидным, что все это было не всерьез. Кому из туземцев, пусть даже ребенку, могло прийти в голову, что от мытья его кожа побелеет? Он не стал объяснять на бумаге смысл этой шутки по той же причине, по которой не считал нужным записывать, что они дышат или что у них бьется сердце.

Силк его не слушал.

– Право слово, Рук, ты, безусловно, далеко продвинулся, и, судя по всему, не только в отношении грамматических форм! Он поднес записи к свету, лившемуся в окно, и прочитал: «Горедьу тагарин – я это больше (то есть я уберу больше) от холода. То есть согреюсь. В это время Тагаран стояла нагая у огня, и я предложил ей надеть что-нибудь из одежды».

Это все его присущее ученому высокомерие – оно подтолкнуло его так подробно описать тот незначительный случай, преисполненный тонких переживаний. А еще глупость, которая заставила вывести каждую букву четким почерком, чтобы любой мог с легкостью его прочесть.

– Девочка, говоришь? Не спешу тебе возражать, друг мой, но вот, послушай-ка: «Вана… бла-бла-бла: ты не желаешь быть со мной, тебе неприятно мое общество?» Видимо, это твои слова, Рук. А вот ее ответ. Вана бла-бла-бла: я не желаю твоего общества».

Оживившееся лицо Силка отражало удивление, восхищение и даже… неужели нечто сродни зависти?

– Право слово, да ты нас всех опередил! Что, мало тебе красоток миссис Бутчер? Ну ты даешь, шельма!

Шельма? Рук не понимал, о чем он говорит, а потом вдруг понял. Слова Силка эхом отозвались в его голове, и перед ним возник образ Тагаран – какой-то немыслимой, сладострастной Тагаран, пытающейся его соблазнить. Румянец залил ему щеки – горячая волна разлилась от шеи к лицу, ушам, затылку.

– Нет! Нет, что ты!

Силк улыбался и смотрел на него, многозначительно подняв бровь. У него в голове прямо-таки на глазах складывалась очередная история: «Наш молчаливый друг, мистер Рук, и его юная подружка Тагаран».

Спокойно, подумал Рук. Главное – любой ценой сохранять спокойствие, иначе эта история навсегда будет высечена в камне.

– Да нет, ты все не так понял. То, что ты там прочел… Она говорила не со мной, а с другой девочкой. – Рук так старался говорить непринужденно, что в его голосе появилась хрипотца. – Они заходят ко мне время от времени. Клянчат еду. И все такое.

Это уж точно достаточно скучно, да и врать не пришлось.

– Сам я в разговоре не участвовал, только записывал. Они поссорились. И одна из них ушла. Обиделась. Но потом вернулась.

Он слишком много оправдывался. Силк с улыбкой наблюдал за ним, закинув одну ногу на другую и слегка ею покачивая, и ждал, когда молчание все скажет за него.

– Одна из них оказалась отличным учителем местного языка.

«Одна из них». Пытаясь защитить Тагаран, он ее предал. Тагаран – не просто «одна из них». Таких, как она, больше нет, и каждая ее частичка неповторима.

– Мой дорогой Рук, – проговорил Силк, всем своим видом изображая учтивость, – можешь не объяснять. Мы ведь оба не вчера родились.

Не вчера родились! Однако лишь ребенок мог думать, что эти слова не попадутся никому на глаза. И лишь ребенок мог оказаться столь трагически наивным, чтобы их записать.

Силк не допускал даже мысли о том, что между Руком и местной девочкой могла возникнуть какая-то близость, кроме физической. И разве теперь я могу надеяться его переубедить, думал Рук, если я и сам не понимаю сути этой близости и не знаю, каким словом ее назвать?

«Мне следовало быть осмотрительней, – проклинал он себя. – Ведь я же знал, как легко Силк выведывает чужие тайны!»

Это место, где он поселился, было настолько необычным, что казалось неприкосновенным. Он позволил себе плыть по течению, позабыв о времени, пространстве и последствиях. Все вокруг замерло, пока они с Тагаран блуждали в далеком уголке космоса, где могло произойти невозможное. Но теперь железные законы времени и пространства вновь заявили о себе.

Его скрытность пошла только во вред. Теперь он это понял. Казалось, будто он что-то утаивал, хотя скрывать ему было нечего.

– Признаю, им свойственно некое невинное очарование, этим девочкам, – проговорил Силк. – И потрясающее отсутствие кокетства. Но Рук, друг мой, ты позволишь тебя предостеречь? Здесь, вдали от всех, ты, должно быть, не осознаешь в полной мере, но местные… Скажем так, губернатор обеспокоен. Эти нападения на Роуз-хилл… Возможно, тебе стоит быть осторожнее.

– Спасибо, Силк, – ответил Рук. – Очень мило с твоей стороны дать мне дружеский совет.

Очень мило, но что может знать Силк, который прочитал его слова сквозь призму похоти и стал строить предположения, порочные до тошноты?

Он забрал у Силка записные книжки, встал и положил их на полку. Теперь, между «Каталогом звезд южного неба» Лакайля и «Морским альманахом» они стали невидимы. Такие маленькие, как первая зацепка на чулке – едва заметные и, казалось бы, совершенно незначительные. Но если от одной зацепки распустится вся ткань, чулок уже не заштопать.

* * *

Земля, изящно скользила по орбите, завалившись на бок – прямо как губернатор – и увлекая поселение на пик летнего зноя. Вот уже неделя прошла с его встречи с Силком, но их разговор все еще эхом отзывался у Рука в голове, точно волнение в воздухе, дрожь сомнения в