прочие чувства.

Рука Макса сжала мою. От его прикосновения передо мной возник короткий, мощный проблеск голубых змеиных глаз, пряди длинных черных волос и отголоски проглядывающего между ними любимого лица. И горе – такое острое, что оно пронзило меня насквозь.

Свист!

Гробовая тишина и падающие на пол тела.

Внезапно тьма рассеялась. Вместе с ней ушел неестественный страх, оставив за собой только сильнейшую усталость. В лицо ударил ослепительный полуденный свет.

Я подняла голову, как раз когда копья сиризенов вонзились в грудь Патхира. Все произошло быстро. Десяток с чем-то человек в этой комнате казнили за считаные секунды.

Оказывается, звук всегда одинаковый.

Нура молча смотрела на тела, скрестив руки на груди. Наконец она повернулась к нам и со словами: «Хорошая работа» – вышла из комнаты. Макс рядом со мной хрипло застонал и судорожно вздохнул.

Я прислонилась к стене, настолько измученная, что едва могла стоять на ногах. Перед глазами замелькали призраки прошлого, и меня поглотила темнота.

Глава 22

Последствия сражения оказались едва ли не хуже, чем сама схватка. В горячке боя адреналин не только защищал, но и глушил все чувства. Сейчас, под неподвижным полуденным солнцем, стала видна вся жестокость произошедшего. От видов и запахов, надломленных стонов и всхлипываний выживших было ощущение, что с меня сдирают кожу.

Тем не менее я собрала волю в кулак и работала вместе со всеми, хотя, когда мне удалось подняться с земли, первой мыслью было, что я не устою на ногах. Мы с Максом какое-то время молча смотрели друг на друга, оставаясь в комнате с телами. Я не знала, кто из нас выглядит ужаснее.

Я была уверена, что мы немедленно отправимся домой – Макс выглядел так, словно умирал от желания убраться отсюда подальше. Но затем он посмотрел в окно, тяжело вздохнул и сказал:

– Если мы собираемся взять на себя ответственность за произошедшее, пусть даже косвенную, надо помочь справиться с последствиями.

Я согласилась. У меня была еще одна причина, более эгоистичная – я не хотела давать Орденам повода отступать от своих обещаний.

Поэтому, несмотря на усталость и опустошенность, мы занялись разбором завалов, хотя я думала, что уже ничего не могу предложить.

– Ради чего все это? – Макс сплюнул, яростно отбрасывая в сторону балку и с болью пиная кипу выброшенной одежды. – Чтобы позлить Сесри еще больше? Ради личной мести?

Я тоже ничего не понимала, и каждый раз, когда мне на глаза попадались осколки жизни какой-нибудь семьи, меня охватывала ярость. Но потом я вспоминала о лжи Нуры, об агонии на лице Патхира Савоя, когда тот умирал, веря, что убил всех своих людей. Заботился ли он о своем городе? Или ярость и горе настолько исказили его разум, что он верил, что поступает правильно?

Удивительно, какие повороты выделывают ум и сердце, чтобы оправдать свои действия во имя любви.

К тому времени, когда нас наконец отпустили, казалось, что последних нескольких дней словно и не было. Город по-прежнему лежал в руинах, тела еще не сожгли – или, что хуже, даже не нашли среди обломков, – а таирнийцы походили на потерянных, блуждающих призраков.

Но я больше не могла там оставаться и знала, что Макс тоже не может. Даже Саммерин, который всегда излучал непоколебимое спокойствие, выглядел так, словно с ног падал.

Никогда еще я так не радовалась свежему, чистому аромату цветов или уютному захламленному домику. Я дождалась, пока Макс исчезнет в своей комнате, подбежала к умывальнику, и меня наконец стошнило.

Глава 23

В ту ночь я даже не пыталась уснуть. Отголоски видений, вызванных тенями Нуры, въелись в меня так глубоко, что с каждым вздохом я ощущала остатки той паники. Но намного хуже были образы, которые преследовали меня, стоило лишь закрыть глаза: кровавые шрамы сражения и его последствий.

Измученные тело и разум все еще болели. Но я не могла больше лежать. В конце концов я выскользнула из кровати и вышла в сад, где прохладная сырость земли под босыми ногами принесла мне облегчение. Еще с весны сад пестрел цветами, и во влажной жаре, обрушившейся на нас в последнее время, они прекрасно себя чувствовали. Виноградные лозы и листья щекотали лодыжки, пока я шла по дорожкам.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

Я повернула голову и увидела Макса, ухаживающего за кустом роз. Нежный утренний свет освещал его сосредоточенное лицо.

Я пересекла тропинку и устроилась на корточках рядом с ним. Каждое движение отдавалось болью в конечностях, и я знала, что Макса тоже сильно потрепало. Я украдкой бросила взгляд на его плечо. В лунном свете виднелось пятно засохшей крови, все еще сочившейся из-под рубашки. Он отказался от попыток Саммерина исцелить его, настояв, чтобы тот сохранил силы для тяжело раненных.

Щелк.

– Тоже не спится?

Он срезал потемневший цветок, собрал увядшие лепестки в горсть, испепелил их бережной вспышкой и рассыпал пепел по земле.

– Да.

Я разглядывала его профиль: прямой нос и неподвижный серьезный рот хорошо выделялись в лунном свете и бликах огня. Рот Макса редко оставался в покое: он то сосредоточенно поджимался, то насмешливо кривился, то иронично изгибался. Но не сейчас. Сейчас Макс выглядел усталым и опустошенным, как будто события последних дней не оставили ему сил для мимики.

Он оказался там из-за меня.

Я подтянула колени к груди, прижалась щекой к колену.

– Я знаю, как тебе было трудно, – прошептала я.

Мне не нужно было уточнять, что я имею в виду.

– Это для всех непросто. Иначе не бывает. – Его взгляд, пугающе яркий даже в темноте, метнулся ко мне. – А ты как?

– Нормально, – солгала я.

По его лицу было видно, что мне не удалось его обмануть ни на миг.

– Магия Нуры сильно тебя задела.

При одном упоминании ее имени острый как бритва ужас снова растекся по венам – лица Эсмариса, Серела, Воса. Опровергая собственные слова, я невольно вздрогнула.

– А ведь нам с тобой достались только капли. Мы даже близко не ощутили полной силы. – Макс покачал головой, выдохнув безрадостный смешок. – Патхиру Савою повезло, что он быстро умер. Мне доводилось видеть, как она держала людей в такой ловушке вечно.

От одной только мысли у меня мурашки побежали по коже.

– Что это было?

– Она умеет погрузить людей в самые жуткие из их страхов. Или, что еще хуже, – воспоминания. Кошмары, пережитые наяву. С этим трудно справиться.

Щелк.

Я вспомнила свои видения, мелькнувшие, когда Макс коснулся моей руки: змею, девушку с длинными черными волосами. И звериный, парализующий ужас.

Словно угадав мои мысли, он произнес:

– Когда я пустил тебя в свой разум, это сработало в обе стороны. – Он немного помедлил. – Я видел твоего хозяина. С кнутом.

Щелк.

Двадцать семь…

Я вздрогнула, и брови Макса гневно сошлись на переносице.

– Прошу, скажи мне, что этот человек мертв.

Щелк.

Пальцы Макса сжали сухие лепестки, и на сей раз пламя вспыхнуло более ярко